Убю король и другие произведения

Фаустролль — самыми очевидными составляющими имени доктора видятся пытливый Фауст, не останавливавшийся ни перед чем в поисках высшего знания, и тролль. В первом случае Жарри, однако, вдохновлялся не столько книгой Гете, сколько ее травестийной пародией, альбомом комических рисунков швейцарского франкоязычного писателя и художника Рудольфа Тёпфера (1799–1846) «Доктор Фестус»[47]. Ибсеновское же окончание имени напоминает о том, что Жарри с удовольствием играл первого придворного тролля в постановке «Пер Гюнта» на сцене театра «Эвр». Помимо сказочных, иронических и потусторонних коннотаций, с которыми связан мир злобных троллей (у Ибсена тролль всячески мешает пытающемуся обрести себя Пер Гюнту), Фаустролль также отсылает к бретонским по сути сказочным героям пьесы «Альдернаблу».

Патафизика упоминается уже в цикле Убю: в одной из публикаций 1893 г. («Эко де Пари», 28 апреля) Жарри от имени Папаши Убю заявляет: «патафизика есть наука, которую мы изобрели, и потребность в которой скрывать долее невозможно». Сам термин изначально был придуман реннскими лицеистами и был тесно связан с культом спальни (по словам Шарля Морена, друга Жарри и одного из соавторов первых версий пьесы об Убю, «посвященный в таинства патафизики П.Э. был обязан охранять т. н.

валиков, похожих на поросят зверей без головы, но с двумя задами, спереди и сзади»; это отсылка к свернутым валиком подушкам лицеистов), а также с зародышевыми и фекальными темами: Жарри пишет о Папаше Убю как о «докторе патафизики», науки, которая позволяет ему «заменить наглых золотарей Громадными Медными Змеями, Поглотителями Нечистот» (то есть насосом ассенизатора). Жарри настаивает, что слово «патафизика» должно писаться с апострофом в начале — к этому вынуждает этимология, и апостроф спасает от очевидности каламбура: напиши он Epalaphysique, значение «эпатировать» вылезло бы наружу. Возможна также этимология bat-`a-physique, то есть B^aton-`a-physique,

мифический физикол, который в «Кесаре-Антихристе» Жарри представляет как доказательство единства противоположностей.

Предписание на основании статьи 819… — Пассажи, выделенные курсивом, скорее всего, изображают уже отпечатанный текст официального бланка, тогда как набранные обычным шрифтом слова были, скорее всего, вписаны судебным исполнителем от руки.

Статьи 819 Кодекса… — «О правах владельцев на движимое имущество, орудия и плоды труда их арендаторов и фермеров, или о наложении ареста на имущество нанимателя, не уплачивающего квартплату, и на имущество проезжего должника, находящееся у третьего лица».

…под номером 100-бис улица Золотарей… — В оригинале стоит улица Рише по названию известной ассенизационной компании. Цифрой 100 раньше отмечалась дверь туалетов (в русском — жаргонное «дабл», как два нуля).

Скоторыл, исполнитель суда по гражданским делам… — Дословно слово mufle переводится как «рожа» или «хам, грубиян», однако в конце XIX в. в среде французских интеллектуалов оно обозначало неотесанного и кичащегося своей неграмотностью персонажа; пристав же был воплощением этой тупой покорности и давящей власти ограниченного буржуа. Впервые слово в этом значении употребил Лоран Тайяд в своей книге «В стране скотов» (1891); позже Флобер протестовал против «повсеместного ныне скотства», используя именно слово mufle.

Смысловым ориентиром для русскоязычного читателя здесь отчасти мог бы стать «грядущий Хам» Мережковского. Жарри пишет это имя как Panmuphle — греческий корень «пан-» (несомненно отсылающий к раблезианскому Панургу) сочетается здесь с ернической лицейской орфографией: в конце прошлого века склонные к розыгрышам ученики классов философии и математики довольно часто заменяли начало слов с phi- или fi- буквой ; таким образом finance Жарри даже в поздних работах почти всегда пишет phynance (вариант: папсе).

…во несоблюдение… будет к тому понужден силою закона… — Законодательные меры выселения должника были прекрасно знакомы Жарри: когда он был изгнан из квартиры на бульваре Пор-Рояль, ему пришлось поселиться у Таможенника Руссо. Работу же над «Фаустроллем» Жарри начал в доме номер 7 по улице Козетт, на «втором с половиной» этаже, где он и проживет до самой смерти, несмотря на постоянные угрозы выселения. Многие годы его преследовали требования уплатить торговцу велосипедами Трошону (см. ниже), которые отправлялись ему не кем иным, как судебными исполнителями, так что эту часть романа можно вполне счесть автобиографической.