Дженсон велел мне закрыть перед уходом вьюшки и разворошить угли. Я следила, как они ловко выезжают на дорогу. Подумала мимоходом, как это несправедливо — такой «дифферанс», «дифферанс» в «перформансе», когда речь идет о простых пространственных задачах. А потом взялась за огромную кучу грязного белья.
Четвертаки, вырученные за сданные банки и бутылки, пришлись невероятно кстати в прачечной самообслуживания. Никто не стал интересоваться, зачем мне понадобились сразу все большие машины. По счастью, никого из моих клиенток в прачечной не оказалось. Они были дома, готовили детям оладьи или гамбургеры, жарили мужьям бифштексы на скорую руку. Мне почти въяве представлялись их тайные электронные письма и звонки с мобильников, отзвуки сегодняшнего приключения. В маникюрных салонах городка в ближайшее время точно будет аншлаг.
Я уперлась взглядом в круглое окошко стиральной машины, пытаясь охватить мыслью более далекие горизонты. Увидела Дарси — она расспрашивает у Айрин, чего такого особенного в ее новых флоридских туфлях, увидела Сэма, перелистывающего кулинарную книгу штата Мэн, которую я подарила ему на Рождество. Увидела маму в их пенсильванской метрополии, городе Уилкс-Барри, — потягивает «Кир Роял» со своим доктором, щеки разрумянились от его обожания. Увидела Дженсона и остальных на вечерней тренировке в бассейне, тренер — может быть, это Руди — орет на них, чтобы не ленились. Я слишком мало знала о Греге Холдере, чтобы представить себе, чем занят он, но не сомневалась, что его пес с ним рядом и ведет себя безукоризненно.
Наконец все белье было перестирано. Я загрузила его в сушилки, высыпала в монетоприемники последние четвертаки.
Дома я съела десерт собственного изобретения — ванильное мороженое от «Старого молочника» с карамельным соусом. После такого ужина очень хотелось чего-нибудь остренького. Для карамельного соуса требовались растопленное масло, тростниковый сахар и орехи пекан. Он получался комковатый и ни на что не похожий. С восхитительной остротой.
В первое время жизни без детей я никак не могла себя убедить, что день кончился. Я бродила из комнаты в комнату, что-то брала и бросала, совершенно бездумно. Рука сама тянулась — готовая схватить сапог, готовая сцапать свитер, нашарить ножницы — без всякой цели, без всякого результата. А сегодня у меня завершился день, полный встреч и работы. Я вымоталась и странным образом стала не так одинока, сделалась частью чего-то. Я заснула.
Перемены
Утром я позвонила Марджи. Она взяла трубку только после шестого гудка. — Ну?
Чувствовалось, что она в полном расстройстве.
— Привет, Марджи, что с тобой?
На том конце раздался громкий хруст — будто Марджи жевала стекло.
— Менопауза, мать ее так. Мне всего-то сорок семь. Блин!
— А что ты ешь? — поинтересовалась я.
— Лед.
В числе прочего Марджи удерживала вес тем, что постоянно пила что-нибудь холодное. Ей нравился «Кристаллайт», отвратительная штука, — она покупала его шести разных «вкусов». Марджи на том конце поперхнулась.
— У тебя все хорошо?
Я прикинула, как быстро успею до нее доехать и опередит ли меня «скорая помощь» — если кубик замороженного «Кристаллайта» действительно застрял у нее в горле. Потом я поняла, что Марджи плачет.
— Я думала, что еще смогу родить ребенка. Я, кажется, созрела. Билл всегда хотел ребенка, но нужно было думать о моей карьере. А теперь, блин, поздно.
Она высморкалась — не думала, что это можно делать так долго.
— Марджи, хочешь, я к тебе приеду? Привезу свежего масла? Уже почти среда. — Длинная пауза, я услышала, как она снова хрустит льдом. — Ты будешь отличной мамой, — добавила я тихо.
— Не приезжай. — Марджи шмыгнула носом.
— Все, кому повезло тебя знать, тебя очень любят. Например, я, мне очень повезло. — Я услышала, как она наполняет стакан. — Марджи, тебе не пора начинать тренировку? Тебе от этого полегчает.
Марджи вздохнула.
— Как прошло Рождество? — поинтересовалась она.
— Довольно одиноко. Но я познакомилась с симпатичным мужчиной, — вернее, это Матильда, собака, меня познакомила. — Я прижала трубку к другому уху. — Только вот что плохо. Марджи, я все-все-все ему про себя выложила. А теперь жалею, что не попридержала язык. Тут никто обо мне ничего не знает, кроме тебя.
— А мне ты доверяешь? — спросила Марджи.
— Конечно.
— Ну так, может, и ему можно доверять?
— Все, что я о нем знаю, — это что он столяр, разведен и у него тоже мастидог.
— Грег Холдер? Отличный мужик. И собой ничего. — Марджи заговорила почти что своим обычным голосом.
— У нас в следующий четверг свидание. А я не знаю, о чем с ним говорить, Марджи, я ему уже все рассказала.
— Жена ушла от него к другой женщине. Кажется, куда-то в Орегон. Уехала из города на слоноподобном мотоцикле, за рулем сидела лесбиянка, в татуировках с ног до ушей. Весь город сбежался посмотреть на их отъезд.
Марджи все знает.
— Ну, тогда, пожалуй, спрошу его об этом.
— Не смей, — отрезала Марджи.
— Надо думать, ему не нравятся женщины, имеющие независимые взгляды.
— Надо думать, ему не нравятся женщины, меняющие сексуальную ориентацию.
Лед звякнул у нее в стакане.