Ученик

– В последние годы Аннетт явно приходилось довольно тяжко, – продолжил Торкель, – поэтому Лена заволновалась и решила заглянуть к ней после работы. Она увидела пятна крови через щель для почты…

– В каком смысле тяжко ей приходилось?

– Развод, сын переехал за границу, она лишилась работы. Она явно была подавлена. – Торкель взглянул в сторону шоссе. – Ванья сейчас проверяет ее бывшего мужа.

– Это, конечно, хорошо, но убийца все тот же. И никто другой.

Торкель тяжело вздохнул. Урсула посмотрела на него. Он казался необычно мрачным. Угнетенным каким-то образом, не свойственным ему на месте преступления. Конечно, они все ощущали поражение от того, что не смогли уберечь эту женщину от смерти, но Торкель, похоже, воспринял это тяжелее, чем обычно.

– Мы просто обязаны сделать все правильно, – сказал он напрямик, похоже, больше самому себе, чем ей. – Нам нельзя ничего упустить.

Они секунду помолчали, глядя на шоссе под балконом. Торкель взял ее за руку и посмотрел на нее. Урсула взглянула на него с удивлением, но руки не отняла.

– У нас есть более крупная проблема. Большая проблема.

– Что?

– Ты уверена в том, что она убита менее двенадцати часов назад?

– Трудно сказать из-за жары, но где-то между шестью и двенадцатью часами. А в чем дело?

Торкель еще крепче сжал ее руку.

– Себастиан сегодня ночью занимался с ней сексом.

– Что ты говоришь?

– Я говорю, что наш Себастиан Бергман занимался с ней сексом и покинул квартиру примерно двенадцать часов назад.

Теперь Урсула задрожала всерьез.

Первые разы это было в тайне.

На этот раз нет.

* * *

Себастиан чувствовал, как лишается всего. Воздуха. Дееспособности. Физической способности ориентироваться. Он чуть не упал на пол и спасся, только ухватившись за стол. Он судорожно держался за светлую столешницу, словно только она удерживала его от разверзшейся перед ним пропасти.

Это невозможно.

Просто совершенно невозможно.

Тем не менее это правда.

Это он осознал, продолжая лихорадочно искать среди фотографий, допросов, свидетельских показаний и личных данных. Повсюду он находил связь и аллюзии, которых прежде не видел. Правда вставала, точно самостоятельное бледное тело, вытесняя сомнения, надежды и мягкие неясности. Она, словно неведомая сила, захватила его душу. Он дрожал, едва дыша. Это жуткое понимание напомнило ему о том разе на берегу в Као Лаке, когда его нутро уже однажды сталкивалось с этой белой, как мел, непримиримой фигурой. В тот раз, когда он, полуобнаженный, окровавленный и едва живой сидел среди мусора и листьев пальм, ее движение окрашивалось в черный цвет скорби и парализовало его. На это раз в офисе Госкомиссии понимание перешло в откровенный страх. Убийственный страх. Он пытался сосредоточиться, отогнать эту мысль, чтобы каким-то образом справиться с охватывающей его паникой. Ударил со всей силы кулаком по столу. Выдавил из себя хриплый вопль. Все для того, чтобы обрести какого-то рода концентрацию и управление. Через несколько минут усилием воли ему удалось встать. Его качнуло, но он вновь обрел равновесие и нетвердыми шагами подошел к окну, чтобы иметь перед глазами что-нибудь другое, а не фотографии убитых женщин, разложенные по столу и развешанные на стене. На улице по-прежнему светило солнце. «В тот день на берегу оно тоже светило», – услышал он собственные мысли, и внезапно начал мысленно нащупывать руку Сабины. Ему хотелось удержать ее. На этот раз не выпустить. Спрятаться в ее детской ручке и раствориться в ее нагретой солнцем коже и мягких пальчиках. На мгновение он увидел Сабину перед собой: круглые белые щечки, голубые полные жизни глаза, локоны на затылке. Он крепко держал ее. С одинаковой силой хотел защитить ее и обрести защиту. Обрести защиту от правды, присутствовавшей в этой невозможной связи. Навсегда исчезнуть вместе с дочерью.

Внезапно она пропала. Вырванная из его объятий. Снова. Он остался один. В конференц-зале, полном фотографий других мертвых. С убийственной правдой в качестве единственного спутника.

Он выпрямился.

Встал в точности, как в тот раз на берегу.

И медленно пошел прочь.

* * *

Реакция Урсулы поначалу удивила Торкеля. Он подозревал, что наткнется на злость, но получил в ответ, скорее, бледность и молчание. Потом посыпались вопросы. Как это возможно? Неужели это правда? В том, что Себастиан Бергман сумел оскандалиться, ничего необычного не было, но что так грубо и таким образом, это казалось невозможным даже Урсуле. Она расхаживала взад и вперед по маленькому балкону, пытаясь навести порядок у себя в мыслях. Себастиан переспал с лежащей в комнате женщиной. Потом женщину убили. Все произошло в течение полусуток плюс минус несколько часов. Кто-то копирует Эдварда Хинде. В мельчайших деталях. Когда-то именно Себастиану удалось посадить Хинде, расставить по местам последние фрагменты мозаики. Это был величайший миг Себастиана как специалиста по психологическим портретам, сделавший его тем, кто он есть. Как ни крути, Урсула возвращалась к той же пугающей невозможности.

Это взаимосвязано.

Хотя этого быть не может.