Ученик философа

Алекс не узнала почерка Розанова: последний раз она видела этот почерк в письме с благодарностью за дорогой подарок, преподнесенный ею на свадьбу Розанова с Линдой. Но конечно, излишне было объяснять, кто такой «он». Она молча положила письмо в сумочку. Она и Руби шли рядом, с каменными лицами, словно две шествующие богини. Робин Осмор, идущий по другой стороне дороги, приподнял шляпу, остался незамеченным, повернулся и уставился им вслед.

Стелла Маккефри, née

Энрикес, лежала на диване в гостиной у Брайана и Габриель. Те жили в мрачноватом, не очень новой застройки районе под названием Лифи Ридж. Предыдущий владелец окрестил их дом «Комо». Брайан презирал подобные претензии на великосветскость, потому это название не использовалось как адрес, но было в ходу у домашних. На почтовых конвертах писали обыкновенный номер, 27.

Стелла полулежала, откинувшись спиной на подушки. Вытянутые ноги были прикрыты бело-синим клетчатым пледом. Адам только что водрузил на нее Зеда, осторожно расположив его прямо под шеей. Песик вытянул передние лапки, словно защищая Стеллу. Она чувствовала на шее тупые коготки. Адам заглянул ей в лицо со смесью любопытства и нежности, которая оказалась для Стеллы совершенно невыносимой. Стелла, боясь заплакать, кашлянула и взяла в руки собачку; хрупкий скелетик, казалось, можно было раздавить пальцами. Адам подошел и забрал Зеда. Он глядел на Стеллу без улыбки, заботливо. Потом вышел через стеклянные двери в сад.

У изножья дивана стоял Брайан. Он глядел на невестку почти так же, как его сын, — обеспокоенно и заботливо. Он восхищался Стеллой и ценил ее. Он не мог бы сформулировать свои чувства к ней; конечно, он ее любил, но «любовь» — слишком многозначное слово. Они робели друг перед другом. Иногда, целуя ее — это случалось редко, например, на Рождество, — он сжимал ее руку. Он хотел дать понять, какого он высокого мнения о невестке. Он так не любил Джорджа в том числе и потому, что тот совершенно не ценил Стеллу. Брайан всегда жалел, что у них со Стеллой не может быть обыкновенного семейного приятельства. Он воображал себе счастливую семью, в которой мог бы без усилий наслаждаться обществом Стеллы, болтать с ней, шутить с ней, работать вместе, играть с ней в бридж (Стелла хорошо играла в бридж). Но этому не суждено было случиться. А теперь, когда Стелла внезапно оказалась одна, без Джорджа, у Брайана дома, он не знал, что с ней делать, что все это значит и что из этого выйдет.

Габриель тоже смотрела на это явление: Стелла, лежащая на диване, и тоже была в растерянности. Это она затеяла привезти Стеллу сюда; тогда Габриель этого очень хотелось, но теперь она не могла вспомнить почему. Она тоже любила Стеллу. Она хотела помогать ей, защищать ее, баловать, холить и лелеять. Сочувственно гладить эту гордую голову. Габриель хотелось на время (а может, и навсегда — почему бы нет) спасти Стеллу от жизненных опасностей. Она хотела подарить Стелле временный отдых от домашней тирании, передышку в борьбе. Она хотела забрать Стеллу от Джорджа. Она хотела, чтобы Джордж был низвергнут и проклят. Она хотела, чтобы Стеллу защитили и спасли. Она хотела приговорить Джорджа к одиночеству, хотела думать о том, как он остался один, представлять себе, как он совершенно изолирован в трагическом одиночестве, которое она так остро ощутила, глядя на его темную мокрую голову, когда, ничего не подозревая, он плавал, едва разбивая водную гладь на поворотах… Эти мысли и чувства, полуосознанные и сумбурные, боролись в груди у Габриель, пока она глядела на свою красивую, умную, несчастную невестку. Габриель, конечно, знала, что Брайан восхищается Стеллой, и это было чуть-чуть больно, самую малость, но Габриель не воспринимала эту связь как что-то дурное или неподобающее; она тоже мечтала о счастливой, обычной семейной жизни, в которой Стелла приходила бы на ужин, болтала, играла в бридж, а Габриель на кухне делала бы бутерброды, прислушиваясь к общему смеху.