Руку пожимает только равный равному. Есть множество способов выразить свое уважение и симпатию старшему или младшему, но рукопожатие только для тех, кто одинаков с тобой по возрасту, званию, положению в обществе. По мыслям и поступкам. Или для того, кто признан таковым. Для Оле я всегда был младшим.
Я ответил на пожатие капитана Свана. Друга, учителя, названого брата. Человека, преданно и безнадежно влюбленного в мою сестру, недоступную для него женщину. Я мог бы о многом попросить Оле, но я промолчал.
Когда я уже подошел к двери ратуши, Оле окликнул меня:
– Ларс! За сестру не тревожься.
Второй раз в жизни шел я по коридорам ратуши ночью. И в последний – шел к кабинету. Надо будет на прощание посидеть на любимом подоконнике, посмотреть на площадь, на Часовую башню…
На прощание… На прощание!
Отчаяние арканом сдавило тело, причиняя почти физическую боль. Чтобы не упасть, я оперся о стену. Я больше никогда не увижу сестру, Вестри, Торгрима, Гудрун, старого Пера, может быть, Оле. Не пройду по нашей улице, не поднимусь на Часовую башню, не буду сидеть в «Трех петухах». Мы с Хельгой уже не поедем в Къольхейм. Я даже не простился с родителями и братьями!
Я готов был завыть, как выл однажды Вестри, когда его, еще щенка-подростка, оставили ненадолго одного в запертом доме. С тех пор наш пес все время был с кем-то. А я один…
Съехав спиной по стене, я обхватил руками поднятые колени и прижался к ним лбом. Совсем как тогда в Къольхейме… Но теперь некому было прийти изменить мою судьбу.
Не знаю, сколько я так просидел. А потом поднялся, сердито вытер слезы рукавом и пошел записывать в хронику то, что узнал в подземелье Драконов.
Торгрим как-то сказал, что время свернуто во множество спиралей, разных по величине. Все, пережитое однажды, повторится, а с тобой или твоим внуком, зависит лишь от того, на какой, большой или маленький виток, попало событие. Мои ночные хождения в ратушу оказались на совсем крохотном колечке.
Подняв лампу, я оглядел кабинет. Ничего здесь не изменилось. Полки с летописями прежних времен, кресло с высокой спинкой, стол, на котором лежит том хроники… А на темном переплете светлым пятном сложенный листок коры серого дерева. Наискось рукой Торгрима выведено: «Ларсу Къолю». Чернила учитель выбрал красные, какими спокон веков хронисты отмечали в летописях наиважнейшее.
Я осторожно развернул письмо. И несколько минут не мог разобрать четкий почерк Торгрима.
«Ларс, как только ты прочитаешь это письмо, уничтожь его вместе со всеми записями о подземелье Драконов и Орме Бъольте. Людям не должно и опасно ходить этими путями. Мы не нужны Девятерым, а они – такие, как есть на самом деле, – не нужны нам.
Я тоже искал их, Ларс. С того самого дня, как услышал от своего учителя об Орме Бъольте, ушедшем хронисте, и понял, что он связан с Драконами. Тебе повезло больше. Хотя можно ли назвать это везением? Или же это плата за наше неуемное любопытство и тягу к правде, за которые тоже приходится рассчитываться?
Я ухожу, Ларс. Я столько лет разыскивал Драконов, не зная наверное, остались ли они еще в этом мире. Могу ли я теперь не удостовериться лично?
Все, что ты рассказал о вашем походе, я уже занес в хронику. Я беру ее с собой, чтобы продолжать. Если мне удастся встретить Девятерых и они отпустят меня, я унесу летопись в храм Дода. Там ей самое место.
Ларс, теперь ты хронист Гехта. Начинай записи с завтрашнего утра. Я бы посоветовал тебе уже сейчас выбрать преемника, но помехой твой возраст. Лучшая разница между учеником и учителем – пятнадцать-двадцать лет. Такая вряд ли получится, но подожди еще хотя бы лет пять. Пока что можешь присматриваться.
Посвящение в хронисты огласишь сам. Его текст и мои тебе советы найдешь в верхнем ящике стола.
Прощай».
Выронив письмо, я принялся судорожно листать хронику.
Последняя запись, что-то о приплоде на общественной кхарне, заканчивалась аккуратной точкой как раз на краю листа. Дальше шли чистые страницы. Если вырезать из хроники несколько листов, порчу можно заметить. Если один – нет.
«С завтрашнего утра». Торгрим все решил, уже когда отправлял меня домой. Сидел тут, спокойно составлял указания, сочинял письмо, вырезал страницу из хроники. А потом, когда стемнело и горгулья снялась со своего насеста, ушел навсегда. Но ведь это… несправедливо! Ему-то зачем? За что?
Я бросился к окну. Черная крылатая тень непоколебимо замерла посреди площади. Каменный страж колодца-лаза вернулся на свое место.
Глава 11
Глава 11