Ученица Калиостро

Когда покойный Андрей Прохорович Крылов после того, как поучаствовал в войне с Пугачевым, вышел в отставку, то перебрался он вместе с семейством из Оренбурга в Тверь, где устроился на гражданскую службу. Будучи в чине коллежского асессора, он стал председателем Тверского губернского магистрата. Должность оказалась не хлебная, нанять учителей сыну он не смог. Но нашелся хороший человек — председатель уголовной палаты, богатый тверской помещик Львов. Он узнал, что десятилетний Ванюша Крылов пробует сочинять стихи, велел привести к себе парнишку и приказал, чтобы поэта обучали французскому и рисованию вместе с его собственными мальчиками. Вскоре обнаружилось, что у приемыша музыкальный слух. Львов распорядился найти ему учителя и купить скрипку. К тому же он был большим любителем домашнего театра и стал давать небольшие роли новоявленному воспитаннику. Все это делал он не благодарности ради, а просто так — забота о мальчике развлекала его и обходилась недорого. Как-то родственницы Львова научили Ванюшу уму-разуму — внушили, что он должен быть благодетелю по гроб дней своих благодарен. Львов, услышав неуклюжие слова признательности, только посмеялся.

— Вырастешь, разбогатеешь, сам кому-нибудь поможешь, — сказал он. — Кабы я с тобой последним куском хлеба поделился, так оно, пожалуй, заслуга… А так — как-то оно само собой выходит… и не вздумай мне руку целовать, я не дама!.. Пошел в классную!

Эта история повторилась с Голицыным, хотя мальчику тогда было почти тридцать. Тоже — взяли в дом за талант и сказали, что в благодарностях не нуждаются… Да что за Фортуна такая?.. Куда ведет, чему учит?..

Но львовские слова Маликульмульк помнил. Просто до сих пор не подворачивалось младенцев, которым от него была бы хоть какая-то польза, кроме Николеньки, считавшего богатством конверт с сургучными печатями. И вот — внуки Дивова. Нужно будет проследить, чтобы завтра же вопрос о месте был решен окончательно, подписи на нужных бумагах получены, и самолично сходить в Цитадель, осмотреть предназначенную новому смотрителю квартиру. А потом поговорить с князем — могут ли эти внуки приходить в Рижский замок, чтобы учиться вместе с самыми младшими Голицыными, Василием и Владимиром. И одеть их пристойно — хотя бы за свой счет, а упрямому старику сказать, будто княгиня позаботилась, с княгиней спорить он не станет.

Минодора Пантелеевна внимательно следила за кофеем. Запах от него шел — прямо волшебный. Маликульмульк в те времена, когда носил епанчу, усыпанную звездами, умел при ее помощи преображать мир: протрет краешком глаза простаку, и тот уже видит вместо заброшенной хибары царские чертоги, вместо заплесневелой корки — пышный пирог, а вместо изрезанных кружками бумажных обоев — золотые монеты. Такое же чудо сотворил кофейный аромат, заглушив запах сырости и грязной одежды. Каморка торговки дивно преобразилась — в ней поселилась роскошь…

Старуху Маликульмульк видел насквозь — она почуяла деньги, оттого и собиралась выставить угощение. Деньги же заработать не могла, не та Анна Дивова особа, чтобы поддаться на уговоры сводни. Стало быть, Минодора Пантелеевна вздумала облапошить толстого и глупого барина. Ибо она простыми своими глазами видит не Маликульмулька, а Косолапого Жанно.

— Значит, у немкиного забора карета стояла, — уточнил Маликульмульк. — Я, сдается, помню это местечко, да и немку приметил — тощая и страшна как смертный грех.

— Мартышка, — вдруг сказала Минодора Пантелеевна. — Ребятишки ей уже и кличку дали. Мартышка.

— Что ж она поселилась на Родниковой? Тут у вас немцев, кажется, немного…

— Сдуру, батька мой. Ни с того ни с сего объявилась, прислала человека, он ей комнаты снял в первом жилье и сразу пожитки перевезли. А пожитков-то — сундучок, да два баульчика, да узел, я чай, с периной и подушками.

— Давно ли?

— А недели не прошло. И уж гулять выходила с сыном, а какое у нас гулянье? Это в крепости гулянье, а у нас — того гляди, телега заденет. Или, скажем, на Большой Песочной гулянье, там и лавки дорогие есть. А у нас — одни разносчики. Мы уж приметили, когда молочник приходит, когда огородники, когда рыбаки улов несут. Хозяйки у калиток ждут — вот тебе и лавка! Булочник хороший есть, так он жену с корзинками посылает. Пройдет улицу из конца в конец — вот и расторговала товар.

— Вдова, наверно, — задумчиво сказал Маликульмульк. — Проела, что от мужа осталось, и перебралась с малюткой туда, где жить дешевле.

— Мартышка-то? — Минодора Пантелеевна рассмеялась. — Малютка тот — чуть ли не с тобой в одних годах, Яков Борисыч! И в покойника, видать, уродился — очень собой хорош. Даже Дуняшка Федосеева, уж на что скромница, в окошко на него глядела, когда он у дома прохаживался. Я видела!

Маликульмульк подивился устройству женских глаз: герб на карете, намалеванный ярко и вразумительно, разглядеть они не сумели, а девичье лицо в темном окошке, да еще под самой крышей, — мало того, что увидели, так еще и направление взгляда проследили.