Училка

Я с трудом сдержала вздох. Ну ведь она не уговаривала меня, чтобы я рожала ее от Игоряши. Я могла бы дождаться большой любви и родить ее от любимого. Или не родить никого. Вянуть-пропадать, писать книжки о тоске и одиночестве. Так, всё!

— К нам, Настюнь, конечно, мы же его семья!

— Да? — спросила осторожно Настька. — Папа — тоже наша семья?

Плохо, плохо, что это всё так. Но пока по-другому не получается.

— Конечно, Настюнь. И бабушка Наталья, и мы — его семья. Семьи бывают разные.

— Хорошо, — вздохнула Настька с некоторым облегчением. — Морковку тереть?

— Тереть, только без пальцев, как в прошлый раз, ага?

— Девочки, можно к вам? — в дверь просунулась Игоряшина бородка.

Попросить, что ли, его в виде эксперимента бородку сбрить? И подарить ему абонемент в фитнес-клуб? Чтобы штаны не висели на нем, как на мягком тючке с рисом?

— Мам, чем так пахнет? — Веселый Никитос зашел в кухню, сильно толкнув Игоряшу. — Черт, пап, я об тебя ударился… М-м-м… Мам, откуда вонизмус такой?

— Каша сгорела! Черт… — я подхватила кастрюльку с плиты.

— Чертей не поминайте! — вдруг сказал Игоряша, наш самый главный атеист. — А то дома заведутся.

— Да? — удивилась я. — Что, так просто завести дома чертей? Я попробую.

Никитос захохотал и стал меня убеждать:

— Да я все равно ее ненавижу, эту кашу, не переживай, мам! Хочешь, я бутерброды сделаю?

— Ты? Бутерброды?

Мы все трое смотрели на Никитоса.

— Да, — скромно улыбнулся он. — Меня в больнице мальчики научили. Надо взять хлеб… И еще, кажется, м-м-м… масло… И еще что-то. А! Вот! Ветчину! Или еще можно икру.

— Ясно. Это тебе к папе. Если папа сходит в магазин и купит… — Я посмотрела на Игоряшу, тот беспомощно развел руками — ясно, без денег, как обычно, — купит колбасы, то ты сделаешь нам бутерброды. Да?

— Да! — крикнул Никитос, который не выдерживает долгих нудных бесед. — Или Настька. Я ее научу, да, Насть?

— Да, — нежно ответила ему сестра, как две капли воды похожая и при этом совершенно не похожая на брата.

— Нюся, я вас очень люблю, — вдруг сказал Игоряша, и мне показалось, что у него намокли глаза.

Я, конечно, отлично знаю, в кого Настька такая рева-корова, но что вдруг сейчас?

— Ты со мной перешел на «вы»? В связи со своим внезапным увлечением? В воскресенье, кстати, у нас семейная поездка в…

Черт, черт, черт, я же собиралась с обормотским седьмым «А» провести экскурсию, сделать первую совместную вылазку, чтобы как-то подкорректировать отношения перед родительским собранием… А и ладно! Совместим полезное с… полезным!

— У нас — поездка в Клин!

— В Кли-и-ин? — обрадовался Никитос, который собрался уже было уйти. — За колбасой?

— Ага. И за сосисками! Никитос, ну что ты в самом деле!

— В Клину жил Петр Ильич Чайковский, — сказала Настька, — нам на музыке рассказывали, да, па-а… — она запнулась, посмотрела на Игоряшу и, гордо тряхнув головой, договорила: — Да, мам?

— Да, дочка. Всё, решено. Едем все вместе. И седьмой «А». Я теперь там классный руководитель, — объяснила я Игоряше. — Посмотришь на моих детей.

Никитос ревниво нахмурился. Я развела руками:

— Увы, дружок. Ничего не поделаешь. Четыре тысячи рублей, а ответственности — почти как за вас. По крайней мере, в первой половине дня, пока они в школе. Не знаю даже, как в меня все это поместится.

— Нюсечка, может, тебе уйти из школы? — Обращаясь ко мне, Игоряша попытался ненароком погладить Настьку по голове. Та изо всей силы вырвалась и перешла на другую часть кухни.

— Может и уйти, но не сейчас.

— Ну, как знаешь, как знаешь, ты всегда все сама знаешь, да, дети? У нас мама такая сильная, красивая…

— И ноги у нее стройные, и не картавит, да, Игоряша?

Игоряша покраснел и даже затрясся.

— Ты что, Нюсечка? Ты что?

— Считай, что мы тебя ревнуем.

Соскучившийся от непонятных разговоров Никитос на всякий случай сделал папе свое традиционное «бэ-э-э» и попробовал покачать холодильник.

— Оставь в покое мебель! Иди доставай пылесос и убирай осколки.

— Я помогу тебе, сынок! — засуетился Игоряша и попытался исчезнуть с кухни вслед за Никитосом.

— Один только момент, Игоряша! — попридержала я его. — Я нарывов дома не потерплю. Сразу вскроем и — ага. Договорились?

— Да. — Красный Игоряша стоял передо мной навытяжку.

Да черт побери! Ну как сделать так, чтобы он хоть слегка был похож на мужчину?

Собственно, нарыв и так вскрыт, что его еще вскрывать? Тем более что я действительно не могу дать Игоряше ни ласки, ни любви, ни восхищения, даром что ноги стройные и не картавлю, как Юлия Игоревна…

Мне как-то расхотелось говорить. Я всех обманываю, я. И Настьку, доверчивую и любящую девочку. И Игоряшу. Он ждет и ждет, годами. А я обманываю и обманываю.

— Впрочем, Игоряша, ты можешь в воскресенье и поспать. А дети со мной все равно поедут на экскурсию. Да, Насть?

Настька посмотрела на меня долгим взглядом. В этот момент моя дочка на моих глазах чуть-чуть повзрослела.

— Да, мам, — сказала она. — Папа, ты поспи. Или отвези Юлию Игоревну в Мырмызянск. Я тебя отпускаю.