— Так-то оно так… Да не так! Дети про тот случай на уроке не так говорят. Не знаю, будем разбираться. Хорошо бы тебе найти подход к Громовскому.
— Он — урод.
— Вот видишь! — всплеснула Роза руками. — Что и требовалось доказать. Ты пока не справляешься. У меня — уродов — нет. Понимаешь? У меня на уроке все послушные, вежливые, вышколенные дети. Делают домашнее задание. Не отвлекаются на посторонние темы и предметы.
— Но — как?
Роза улыбнулась:
— С этого надо было начинать. Ты бы видела себя, когда ты пришла к нам. Все — дерьмо. Одна ты — умная, свободная, со скуки решила пойти в школу поработать. В любой момент можешь уйти. Ничего не боишься, всех отбреешь. А вот и нет!
— Ладно.
Мне давно уже было нехорошо от разговора с Розой. Я понимала, что она права. Мне не хотелось признавать ее правоту. И я не понимала, как так получается. Я пришла в школу с простыми человеческими мерками, но они здесь не срабатывают. Не получается. Нужно что-то другое. Но что? И потом, я не хочу ничего в себе менять — ни принципы свои, ни мерки. Так меня воспитали родители, так меня воспитала жизнь.
— Не согласна, вижу, — констатировала Роза. — А может, ты и на верном пути. И мы здесь все заскорузли. И ты пришла, чтобы всё взорвать. Попробуй.
— Да я… Я литературу пришла преподавать и русский язык!
— Вот и преподавай, — прищурилась Роза. — Попробуй неделю не преподавать нравственность, даже в своем классе. Потом мне расскажешь, что из этого вышло. Козлов! Ко мне подойди! Ничего там не прячь, что было в руках, с тем и подойди! Давай-давай, смелее, Козлов!
Я смотрела, как высокий, нелепый, качающийся в разные стороны от своего собственного роста, к которому он пока не привык, старшеклассник шел к Розе, держа в руке какой-то предмет.
— Что это? — спросила я Розу тихо.
— Трубка. Курительные смеси курят. Трубка не его.
— Ты все уже знаешь?
Роза долгим взглядом посмотрела на меня.
— Аня, тебе очень повезло, что ты пришла именно в эту школу, и что здесь у тебя есть такие старшие товарищи, как я.
Я не стала напоминать Нецерберу, что старше — я, на год или даже на два. Тем более что это не так. Старше я была в детстве. А сейчас старше Роза. На все те годы, что она преподает в школе.
После того как Громовская сбила Никитоса, я ее сына не видела. Дни неслись, как в карусели, урок за уроком, я попыталась вспомнить — а что, в одиннадцатом «А» у меня урока не было? Да нет, вроде был. А видела ли я Илюшу, от которого столько неприятностей? Если и видела, то не заметила. Скорее всего, его не было на уроке. Потому что, когда он наконец появился, я это сразу ощутила.
— Привет! — сказал он мне. — Здороваться надо со старшими!
Я спокойно вдохнула-выдохнула. Ну так, начало многообещающее.
— Здоровайся, Илья Громовский, — ответила я, — и присаживайся, не маячь.
Громовский хмыкнул и начал насвистывать что-то свинское. Что-то мучительно знакомое, какую-то блатную песню… А откуда я знаю блатные песни? Да я их и не знаю. Просто от его свиста тут же появились какие-то неприятные, липкие ассоциации.
— Анна Леонидовна! — отвлекла меня от ненужных мыслей Оля Улис, милая полная девочка с природным румянцем на всю круглую щеку. — Вы проверили наши эссе?
— Эссе? Да, проверила. И если честно, встала в тупик.
Я не уверена, нужно ли говорить детям о том, что я по какому-то поводу встаю в тупик. Хотя, если учесть, что другие учителя рассказывают детям, как они провели каникулы в Бразилии, что любят их коты, или же жалуются на маленькую зарплату, то мой тупик — еще не самое сокровенное, чем можно поделиться на уроке с учениками. Интересно, чем делится Роза? Думаю, ничем. Поэтому они ее и уважают.
— Можно ближе к теме? — Миша Сергеев сидел, откинувшись на стуле, качался и барабанил пальцами по парте. — Результаты огласите, будьте любезны.
— Результаты? Пожалуйста. Все двойки.
— В смысле? — Миша даже хохотнул.
— А у меня? — осторожно спросила Саша Лудянина.
— И у тебя, — вздохнула я. — У тебя с плюсом.
— Точно не тройка с минусом? — уточнила довольно спокойно Саша.
— Точно.
— Да блин, она меня достала! Народ, мы чё, будем терпеть этот наглёж? Да кто она такая?
Я походя обратила внимание, что Илья Громовский сегодня избегает личных обращений в общении со мной. На «вы» принципиально не хочет называть, а на «ты» — видимо, побаивается. И что он боится остаться в одиночестве, апеллирует к товарищам.
В дверь неожиданно заглянула Роза.
— Слышу родной голос! — весело сказала она и отыскала глазами Громовского. — Илюся, ты о чем беспокоишься, что произошло? Из коридора тебя слыхать!
— Ни о чем, — буркнул Громовский и уткнулся головой в планшет.
— Нам Анна… м-м-м… — начал объяснять Розе Миша Сергеев, сев ровно и перестав качаться на стуле.
— Леонидовна! — подсказала ему Саша.
— …да, Леонидовна — всем двойки за эссе поставила. И мне, в том числе.
— А у тебя, Мишаня, что, от перегрузок что-то с памятью случилось? — Роза смотрела на Мишу взглядом, который мне лично было бы трудно выдержать.
— В смысле? — насторожился Миша.
— В том самом! Ты за три недели не смог выучить отчество учителя, с трудом его выговариваешь.