Училка и миллионер

— Давай ключи, — Макарский отбирает у меня связку, которую я, учитывая разбушевавшегося Саву, едва выуживаю из кармана, и сам отпирает дверь квартиры.

Приглашение ему не нужно, он без него отлично справился, приперевшись ко мне. Я стараюсь держать себя в руках и успокоить сына, но внутреннее ощущение потери безопасности заставляет ныть в груди.

Сбрасываю кроссовки и иду с малышом в зал — нашу единственную комнату, не считая кухни и санузла. Понятия не имею, где Макарский собирается расположиться на ночь. Пусть спит на табурете на кухне. Жаль, что на двери комнаты у меня нет замка.

Сава, весь зарёванный и уставший, наконец успокаивается. Ещё всхлипывает, требуя приложиться к груди и, наконец, спокойно уснуть, но уже хотя бы не кричит.

Я полностью игнорирую Макарского. Чести много — внимание ему уделять. Раздеваю сына, мою его быстренько под краном, потому что на ванную нет ни времени, ни сил, надеваю чистый подгузник и футболочку.

Костя, засунув руки в карманы, стоит у окна. Он тут лишний. Неужели не чувствует? Это мой мир. Мой и сына, а Макарского я вычеркнула. Вышвырнула из мыслей и из сердца. По крайней мере, так всё это время считала.

— Можешь выйти? Мне надо Саву покормить.

— Я чем-то мешаю? — разворачивается к нам и смотрит в глаза.

Всем, Костя. Всем.

— На ночь он ест грудное молоко, — смотрю в ответ в ожидании, что до него дойдёт.

— И? Мой сын будет сосать грудь моей женщины. Почему я должен выходить?

О, он серьёзно?!

— Костя, пожалуйста, — говорю ровно, но сдерживать яростные нотки получается с трудом. — Ребёнку надо уснуть в привычной обстановке.

Ну же, Макарский, не спорь. Просто уйди.

— Хорошо, — отвечает спустя несколько секунд молчания. — Буду в кухне.

Когда он выходит, у меня получается, наконец, спокойно выдохнуть. В теле всё равно сохраняется напряжение и сейчас оно выстреливает дрожью в пальцах и скованностью в плечах. Молоко отходит плохо, я вижу это по Саве, который сосёт быстро и яростно, но потока толком дождаться не может. Пытаюсь расслабиться, как учил Захар, чтобы гормоны сработали, и малыш смог получить своё молоко.

Я так делала уже много раз, и у меня получается. Савелий наедается и через пару минут сладко и крепко засыпает. Я тяну, никак не переложу его в кроватку, потому что это означает, что мне надо будет встать и выйти к Косте. А я не хочу.

Но сколько не сиди, маленькому нужно нормально лечь в кроватку. Я аккуратно перекладываю его и прикрываю тёплой пелёночкой, целую, снова обещая ему и себе, что никому и ни за что не отдам.

Макарский сидит за кухонным столом с чашкой чая. Он снял пиджак и расстегнул верхние пуговицы на рубашке, закатал рукава. Смотрит понуро на собственные ладони.

И снова на меня накатывает ощущение нереальности происходящего. Макарский на моей кухне смотрится так же неестественно, как… как я в его жизни.

Он поднимает на меня глаза, когда я, обхватив себя руками, присаживаюсь за стол напротив.

В глубине души я знала, что когда-то этот момент настанет, и Костя узнает о ребёнке. Но не думала, что так скоро. Надеялась, что когда это произойдёт, сын уже будет большой и всё будет понимать. А такого маленького, если Макарский решит отнять, то заставят забыть меня.

Боже, как страшно потерять это маленькое родное существо, которого ещё вот совсем недавно и не было на свете. Может, я схожу с ума, может, накручиваю, но как иначе, если страх парализует?

Мы сидим за столом и смотрим друг на друга. Ни он, ни я взгляд не опускаем.

— Ты не посмеешь забрать его, — повторяю ещё раз, вдавив под столом ногти в ладони до боли, чтобы сохранить максимально спокойное выражение лица.

— Я и не стану, — отвечает спокойно, почти устало, и я уже даже хочу выдохнуть с облегчением, но тут он добавляет: — Я заберу вас обоих.

— Вот как, — откидываюсь на спинку стула и складываю руки на груди, чтобы хоть как-то защититься от его энергетики. — А ты спросил, хочу ли я этого?

— А ты спрашивала меня, хочу ли я, когда решила скрыть от меня факт рождения сына? — упирается ладонями в стол и будто нависает надо мной, хотя остаётся сидеть на месте.

Мы словно ходим по кругу, идём по тому же кольцу, что и во дворе Котовского сегодня.

— Зачем, Костя? Зачем мне было говорить тебе о нём? У тебя жена, вы планировали ребёнка!

— Да кто тебе такую чушь сказал?! — Макарский вскакивает, повышая голос, но тут же осекается, бросив взгляд на прикрытую дверь кухни. — Какого ещё ребёнка?

— Я видела тебя в интернете с ней у клиники! — тоже вскакиваю. Ругаться шёпотом, оказывается, сложнее, чем криком. — И ты сам подтвердил, что женат!

— В интернете? — Макарский застывает, удивлённо моргая. — Ты увидела какую-то статью, задала один единственный вопрос, лишив меня права дать хоть какие-то пояснения, и сбежала, утаив беременность? Ты вообще сама слышишь, как тупо это звучит?

Я захлопываю рот и сглатываю. То, как сейчас произнёс он, и правда звучит… странно. Просто извернул, как обычно, как ему удобнее.

— Катя, как только мы стали близки, я с ней не был. Брак оставался формальностью, и я собирался с этим разобраться ближайшее время.