Учись видеть. Уроки творческих взлетов

^{Эдит Пиаф называли «парижский воробышек». Эта фотография – мгновение перед тем, как окончательно раскрыться. Фотограф застал именно такой момент, когда все, что ей принадлежит, она сейчас отдаст – даже страшно за нее. И хотя вас я только к этому и призываю, ей так и хочется сказать: остановись…}

^{«Завтра будет день, – она поет, – когда все потеряно, все только начинается. Завтра будет день…»}

Глава 29

В ноябре вдруг пошел снег

Что-то я еще вам хотела сказать?.. Ах да! Стиль. О стиле.

Тут такое дело. Мой любимый герой Весли Джексон из моей любимой книги «Приключения Весли Джексона» говорил так:

«В Нью-Йорке в ноябре вдруг пошел снег.

Я сказал Питеру:

– Вот это стиль, Пит, настоящий стиль. Этот снег – самый совершенный стиль, я ничего подобного не видел, а если когда-нибудь я научусь писать так, как идет этот снег, то я добьюсь и славы, и богатства».

Мне к этому нечего добавить.

^{Три следа на песке – как три формы превращения: сначала тяжелые ботинки, потом босые ноги, и наконец, улетая, оставляешь легкие следы птицы.}

Глава 30

Чайка Джонатан Ливингстон

Когда-то давно один человек дал мне почитать журнал, в котором – чудом в те времена! – опубликовали повесть Ричарда Баха «Чайка по имени Джонатан Ливингстон». Там было такое посвящение: «Невыдуманному Джонатану-Чайке, который живет в каждом из нас».

И я отлично помню, что со мной было, когда я прочитала про то, как Джонатан Ливингстон любил летать. И сколько у него из-за этой «дурацкой» любви было неприятностей в Стае. Ведь большинство чаек, писал Ричард Бах, не стремится узнать о полете ничего, кроме самого необходимого: как долететь от берега до пищи и вернуться назад. Для большинства чаек главное – еда, а не полет. Для этой же чайки главное было не в еде, а в полете.

За это Джонатана Ливингстона приговорили жить в одиночестве на Дальних Скалах. Он жил один, но не одиночество его мучило, а то, что чайки не захотели поверить в радость полета, не захотели открыть глаза и увидеть!

Каждый день он узнавал что-то новое, научился пикировать с высоты в такие глубины океана, что мог добыть оттуда редкую вкусную рыбу, он научился спать в воздухе, не сбиваться с курса ночью и мог пролетать сотни миль от заката до восхода солнца. С таким же самообладанием он летал в плотном морском тумане и прорывался сквозь него к чистому ослепительно сияющему небу… в то самое время, когда другие чайки жались к земле, не подозревая, что на свете существует что-то кроме тумана и дождя.

Он прожил долгую счастливую жизнь, и однажды вечером, когда Джонатан спокойно и одиноко парил в небе, которое он так любил, прилетели они. Две белые чайки, которые появились около его крыльев, сияли как звезды и освещали ночной мрак мягким ласкающим светом.

– Мы из твоей Стаи, Джонатан, мы твои братья, – они говорили спокойно и уверенно. – Мы прилетели, чтобы позвать тебя выше… Ты можешь подняться выше, потому что ты учился. Ты окончил одну школу, теперь настало время начать другую.

Он оказался в другом мире, там тело его стало легким и лучистым, а скорость вдвое быстрее, чем в его лучшие дни на Земле. Все чайки – а их здесь было гораздо меньше – считали делом своей жизни постигать тайны полета. Но даже среди них не встречалось ни одной чайки, которая училась бы с таким бесстрашием, как Джонатан Ливингстон.

– Такие птицы, как ты, – редчайшее исключение, – сказал ему его друг Салливан. – Большинство из нас движется вперед так медленно. Ты представляешь, сколько жизней мы должны прожить, прежде чем у нас появится первая смутная догадка, что жизнь не исчерпывается едой, борьбой и властью в Стае. Тысячи жизней, Джон, десятки тысяч! А потом еще сто жизней, прежде чем мы начинаем понимать, что существует нечто, называемое совершенством, и еще сто, пока мы убеждаемся: смысл жизни в том, чтобы достигнуть совершенства и рассказать об этом другим. Тот же закон действует и здесь: мы выбираем следующий мир в согласии с тем, чему мы научились в этом. Если мы не научились ничему, следующий мир окажется таким же, как этот, и нам придется снова преодолевать те же преграды с теми же свинцовыми гирями на лапах.

А его учитель Чианг ему говорил:

– Пора начать работать над временем. Ты научишься летать в прошлое и в будущее. Тогда ты будешь подготовлен к тому, чтобы приступить к самому трудному, самому дерзновенному, самому интересному. Ты будешь подготовлен к тому, чтобы летать ввысь, и поймешь, что такое доброта и любовь.