Учитель истории

Зимняя ночь в горах Кавказа еще не прошла. Было очень тихо, страшно, и даже рева водопада и лая собак не слышно. И все так же щедро шел снег, когда учитель истории, бережно сжимая под мышкой дорогой тубус, покидал родное село, с хрустом проваливаясь по щиколотку в уже промерзший, твердый снег, оставляя уходящий в горы, как в историю древнего Кавказа, заплетающийся, тут же укрываемый новым снегом неясный, еле видимый и вроде никому не нужный одинокий след…

* * *

Зачастую человек склонен думать: что-либо плохое может случиться с кем угодно — только не с ним. Вот так и Малхаз думал. Он-то и летом, в сухую погоду по узкой, коварной горной тропе с превеликим трудом добирался до породненной пещеры Нарт-Корт, а тут, ни о чем не заботясь, даже позабыв, что идет война, сквозь густой снегопад и кромешную ночь решился вновь схоронить понадежнее бесценный тубус. Он был уверен, что Ана благоволит ему.

Так и случилось. Запрятав в пещере тубус, Шамсадов удачно преодолел обратный путь и с запоздалой зимней зарей подходил к селу, планируя, что увидится с Эстери, а потом, плюнув на все, соберет необходимое в горах снаряжение и в это же утро двинется в горы на поиски скалы Бойна-тIехьа. Он уже намечал и первоначальный маршрут поиска, как прямо на окраине села грубый голос на русском крикнул:

— Стоять! Руки вверх! Лечь на землю! Быстрее! — разрыхляя под ногами снег, перед ногами прошлась автоматная очередь.

Застигнутый врасплох учитель истории стал, как вкопанный. Несколько теней в белых маскхалатах моментально окружили его, больно скрутив за спиной руки, накинули на голову мешок и, тыкая чем-то острым в бока, быстро куда-то повели.

Они преодолели два подъема и два спуска, вброд пересекли ледяную речку и углубились в лес. И хотя Шамсадов ничего не видел, оттого часто падал, получая пинки, он примерно знал, куда они шли, узнал место, где ему приказали лечь лицом на землю, и даже понял, что где-то рядом американский доктор — еще разило знакомым слащавым одеколоном.

— А этот откуда? — ткнули Шамсадова сапогом.

— Не знаем, у села на рассвете взяли… Так, на всякий случай.

— Приготовить всех, скоро прибудет борт.

С Шамсадова сняли мешок, заставили сесть. Обнаружив в кармане загранпаспорт, присвистнули:

— Ты смотри, метр с кепкой, а весь свет объездил.

— А может, он с ними? Знаешь кого из них?

Шамсадов исподлобья глянул на таких же, как он, сидящих на снегу в ряд: Штайнбаха, доктора и еще троих-четверых узнал, еще человек шесть-семь были незнакомые чеченцы.

— Нет, тихо промолвил учитель истории.

— А кто его знает?

Ответ был тот же.

— Ладно, на базе разберемся.

Когда послышался гул вертолета, к командиру российских десантников, который стоял возле Шамсадова, подошел радист.

— Может, этого не возьмем, указал он на Малхаза, и так перегруз?

— Да что там — его бараний вес, грузи всех.

На борту вертолета пленные лежали вповалку, и хилый учитель истории никак не мог потеснить крупные тела, а его позвоночник от долгого неестественного искривления нестерпимым током пробивал все тело так, что ядовитые круги поплыли перед глазами; он не мог сдержать стоны, порой орал, чуть ли не перекрикивая гул моторов, и наверное, будь полет еще дольше, он испустил бы дух. Примерно через час они приземлились на военной базе, которая располагалась уже в полупустынной местности, видимо, за пределами Чечни.

Пленных построили в ряд и долго так держали, вероятно, ждали, пока прибудет начальство.

Шамсадов был с краю; возникшая накануне боль в позвоночнике переместилась в таз, и левая нога буквально не подчинялась ему; он еле стоял под порывами свирепого ветра. Здесь, очевидно, тоже выпал снег, однако на обледенелом песчаном грунте не удержался, только в лощинах и в неровностях едва белел, образуя змеевидные поземки.

Наконец прибыли несколько военных машин, БТРы; началось оживление.

— Вот он!

Первым из строя вывели российского журналиста, что был в отряде Штайнбаха.

— Самохвалов Андрей Викторович, ответил на вопрос полковника журналист.

И как его начали бить, и только сапогами.

— Не смейте! Это негуманно, бесчеловечно! — закричал американский доктор, за что тоже получил, но не так, как журналист, а только до полусмерти.

Следом настала очередь здоровенного, выше Штайнбаха, чеченца, как послышалось Малхазу, известного полевого командира. Этого чеченца тоже до устали били сапогами; проверили — еще живой. Деревьев здесь не было, да и зачем, модернизация: привязали ноги к разным БТРам: как и отца Аны, Алтазура, тысячу лет назад — казнили.

От этого действа не только Шамсадов, но и кадровый военный Штайнбах упал рядом с все еще корчившимся доктором и, истошно крича, стал вырыгивать.

Видимо, этих зрелищ было достаточно. Пленных поделили на две группы, Шамсадова, вместе с другими чеченцами, поместили в полуподвальный железобетонный бункер.

Этот покой не принес Малхазу облегчения; всю ночь он не спал, страдал от нестерпимой боли в области таза. А наутро он не смог выйти, не только заболела, но буквально отнялась левая нога.