Учитель истории

— Малхаз, прости, — виноват ее тон. — Просто больше и обратиться-то не к кому, — на утренней заре уже прохладно, ежится Пата в тонкой поношенной кофточке, на голове траурный платок. — Одолжи, пожалуйста, денег; Хасамби похоронить не на что, выручи, если можешь.

— Какого Хасамби? — удивился Малхаз.

— Да-й! Ты вечно в горах, будто не здешний... Вчера из Грозного единственного сына Абзу — Хасамби мертвого привезли — машина сбила... Да, и еще, могилу вырыть некому, молодежи нет, тоже помочь надо... Вот горе — так горе! Вот горе Абзу!

Абзу — тихий, всеми любимый и почитаемый старичок в селе. У него было две дочери, и под старость ему повезло, наконец-то родила ему жена сына, Хасамби. День за днем годами корпел Абзу, желая поставить на ноги сына, все помыслы были связаны с ним. А Хасамби — на радость Абзу вырос высоким, красивым, покладистым. На золотую медаль окончил школу и «с отличием» московский мединститут. Работал он в Грозном, с коллегами открыл частную клинику, и уже начал понемногу стариков поддерживать. Было ему двадцать шесть лет, вот-вот собирались женить — и такое.

Как положено у мусульман — на заре молодого парня похоронили, а в воздухе витает адат — кровная месть. Какая месть? Кто, кому, как может отомстить одинокий старик?! Близких родственников нет, а доброжелателей много. Как такое простить? Как такое безнаказанным оставить?

Есть масса свидетелей. Автомобиль «мерседес» ехал на огромной скорости по центру Грозного, выехал на встречную полосу, обгоняя автобус, и на пешеходной полосе сбил пешехода, да так, что пострадавший на три метра взлетел, упал вновь под колеса. В общем, кошмар, преступление, и что самое отягчающее, машина с места преступления скрылась, только ее импозантный вид позволил окружающим запомнить, быстро найти преступника. И это еще не все. Даже через три часа после трагедии от нарушителя (когда его обнаружили) разило спиртным.

Конечно, Грозный образца 1999 года — город без знаков безопасности движения на дороге; и милиция, как фикция, вроде есть, да никто ее не боится. Словом, «джунгли» на краю Европы — ну, сбили человека, конечно плохо, сами разберитесь по нормам адата и шариата.

И стали разбираться, зачастили уважаемые старики со всей республики в Гухой, и среди них те, что с экрана как жить наставляют. Старик Абзу в неописуемом горе, он в шоке, не соображает; веки красные, воспалены от слез, он качает головой, будто со всеми согласен.

Со стороны гухойцев родственники Абзу, тоже глубокие уважаемые старцы. И все же это не удовлетворяет; по чьей-то подсказке попросили и Малхаза поприсутствовать на разборе.

Приезжий, видимо очень авторитетный старик с красивой убеленной бородкой, повел витиеватые разговоры издалека со ссылками на Коран, на разные джейны[34]. Его поддержал другой, говорил, что это, конечно, горе, но по сравнению с другими — терпимо; вон, у того-то трех не стало, в другом месте — пятерых, а есть случаи и семи одновременно; как-никак — война с неверными, газават, убиенный сразу попадает в рай, и вокруг него шестьдесят две гурии.

— Шестьдесят семь, — поправляет старик с белой бородкой.

— ОстопираллахI, остопираллахI, остопираллахI[35], вот это да, даже шестьдесят семь! Теперь ты, Абзу, безбоязненно можешь помирать — тебе тоже рай вселенский обеспечен.

— Да-а, вот так, через страдания земные — только можно попасть в рай.

— Абзу! Мы верим и знаем, что ты истинный верующий, веришь в Бога, и как знаешь, все предписано им, им определена наша судьба, от нее никуда не уйдешь.

— Да-а, все предначертано, а мы просто исполняем это предписание, и никуда от этого не денемся. Так что смирись, терпи, и все и всех прости.

— Да, только так должен поступать истинно верующий. Месть — это дико, это не по-Божески, и вообще, достаточно и того, сколько нас нечестивые мучают, убивают, чтобы мы хотя бы друг друга поберегли, простили, согласились с Божьей карой.

— Абзу, ты очень благородный, всеми почитаемый, всем известный мужчина; ну что поделаешь, случилось — прости всех, прости, как велел нам Всевышний.

— Прости, прости, — хором.

— Погодите, — наконец не сдержался Малхаз. — Как это простить? Совершено серьезное преступление, и вы просите безнаказанно оставить виновного, чтобы и другие могли устраивать вакханалию. Да как вам не стыдно это просить? Как вам не совестно такого мерзавца защищать, за него молвить слово. В конце концов, он был пьяным за рулем, это по-Божески, по-мусульмански?

— Кто это? — перебил старик с белой бородкой, ему на ухо стали шептать. — Ага. Понял... Так, ты, молодой человек — ты не родственник Абзу, даже не одного тейпа, ты к чир[36] отношения не имеешь, так что тебе здесь делать нечего, ты сеешь еще одно зло.

— Во-первых, я не зло сею, а требую справедливого наказания, а во-вторых, я односельчанин и имею больше прав быть здесь, нежели вы.

— У-у-у! — загудела комната.

— Тихо! — постановил самый старший. — Нас для таких дел определило общество, а наказание будет по шариату справедливым... И если ты не покинешь этот дом, мы уедем, и начнется хаос кровной вражды.