Учитель. Назад в СССР

— Так, это, Лукич, — занервничал Митрич. — Оно того-самого… Участкового звать надо… такие дела… — развёл руками дядь Вася.

— Разберёмся, — нахмурился Иван Лукич, отодвинул с дороги Василия Дмитриевича и шагнул к забору.

Тут уже я шагнул навстречу неожиданным гостям. Всё то время, что шли разборки и споры, я стоял, незамеченный никем, возле недоделанной беседки. Летняя кухня находилась в стороне от дорожки, проложенной к дому. От калитки, если специально не рассматривать двор, её не видно.

— Доброе утро, товарищи! — громко поздоровался я.

— Ой, ба-а-а-боньки! А покойничек-то и впрямь красавчик! — воскликнул всё тот же голос, который ранее сетовал на то, что я помер.

— А и вправду, Нинок, ты глянь-кось, какой парнишка. И голый! Митрич, и вправду голый-то! — подхватили женщины.

— Сильный!

— Учитель, а учитель! Ты какой предмет ведёшь? А то у меня дво-ойка-а-а.

— Ой, Галка, какая ж у тебя двойка? Тройка поди, а то и вся четвёрка! Целиком!

Толпа грохнула смехом.

— Ой, де-е-ва-а-ачки-и! Тут другой подход нужон! Столичный! Чай, не Петька твой деревенский, городской парнишка-то!

— Так в штанах-то у них одинаковое! — захохотала, видимо, та самая двоечница Галина. — Что у деревенских, что у столичных!

— И думают они одним местом! — подхватил кто-то.

— Ага, тем самым, на котором сидят! — женская компания разошлась не на шутку.

— И не стыдно вам! — пристыдила дамочек Анна Сергеевна. Ответить ей не успели.

— А ну, цыц, бабоньки! — рявкнул председатель и хотел что-то ещё сказать, но махнул рукой и уставился на меня, недоверчиво разглядывая.

— Доброе утро, Иван Лукич.

— Какое оно доброе! — махнул рукой председатель.

— Доброе утро, дядь Вася, — кивнул мужичку.

Дядь Вася смотрел на меня, раскрыв от изумления рот. Картуз выпал из его рук, и это включило речевой аппарат растерянного Митрича.

— Так ты чего… не помер что ли? — выдохнул Митрич.

— Так с чего мне помирать-то? Жив, здоров и невредим. Чего и всем добрым людям делаю, — добродушно ухмыльнулся я.

— Так чего ж ты тогда в гробу лежал-то? А? — заверещал Митрич. — Примерял или что? А всё ты, Стёпка! Сбиваешь молодёжь с пути! Головы дуришь! Вона, смотри, тоже примерял гробовину! — дедок развернулся к старушке, грозя пальцем.

— Да ты бы помолчал! — рявкнула баба Стеша, уперев руки в бока. — Перебаламутил всю деревню, а теперича я виноватая! Кто ко мне спозаранку в дом ворвался, вопя? Ты! Кто орал: помер, помер! Ты! Кто кричал: довела домовиной до микарда? Тоже ты!

Степанида шагнула к Митричу и ткнула ему указательным пальцем в лоб.

— Ты чего, Стёпа? Ты это брось! — растерянно забормотал Митрич. — Ну, ошибся, с кем не бывает. Окна-то мутные. Не разглядел. А ты чего в гробу делал, Ляксандрыч? Зачем меня в заблуждение ввёл? А ещё учитель! — возмутился дядь Вася, разворачиваясь ко мне.

— Так спать-то надо было где-то, — пожал я плечами. — Вот гроб Степаниды и пригодился.

— Ещё и смелый! — оценили женщины.

После этой реплики двор неожиданно накрыла тишина. Иван Лукич, Митрич, Степанида и вся честная компания разглядывали меня во все глаза, словно не верили тому, что учитель оказался жив. Первым очнулся председатель.

— Всё, концерт закончен, граждане, расходимся по домам! Напоминаю, сегодня в клубе лекция. Всем быть! — строго оповестил односельчан Звениконь.

— А танцы будут? — поинтересовался тот же самый задорный женский голос.

— Будут! Идите уже! — махнул рукой председатель. — Но только после лекции! А если на лекции никого не будет…

— Танцев нам не видать! — откликнулись хором женские голоса.

Видимо, не в первый раз Звениконь такое проворачивает.

— Ну, Ляксандрыч, ну ты жук, — закручинился Митрич. — Как меня подставил, а? Это ж надо! Эх!

Дядь Вася подобрал картуз, отряхнул его, нацепил на голову, ссутулился, сунул цыгарку в рот, прикурил, демонстративно не глядя в мою сторону.

— А всё ты, балабол! — беззлобно поддела Степанида. — Не разобрался и сразу кричать!

Дедок насупился, но промолчал.

— Дядь Вась, ну хочешь, я прям вот при тебе возьму и помру, а? — пошутил я.

— Ты глупости-то не говори. — строго глянула на меня баба Стеша.

— Вот-вот, — поддакнул Митрич. — Слушай, что Степанида говорит. Она плохого не посоветует. Потому — учётчица! — мужичок задрал кверху указательный палец. — Ладно, Ляксандрыч… — повертел головой.- Поди-ка лучше пошарься в кустах у забора. Думается, там-то я и потерял туесок. Эх, молоко-то поди разлилось… — печально вздохнул дядь Вася.

— Сделаю, — кивнул я и шустро метнулся к зарослям.

Авоська с хлебом и бутылкой молока, заткнутой старым кукурузным початком, и правда оказалась здесь. Следы побега Митрича хорошо прослеживались на примятой траве. Тут он, видимо, упал и выпустил сумку из руки.

— Дядь Вась, целое! — задрав авоську вверх, крикнул я. — Только у меня кружек нету, чтобы всех угостить. Придётся из одного ковшика пить, — предложил я, выбираясь из травы. — Вот, целое всё. Спасибо, а то я голодный, как чёрт, — сообщил довольному Митричу.