Я киваю в тишине. Так необычно неловко молчать при беседе с Блейком. Если лет десять назад вы бы сказали мне, что наши отношения зайдут в тупик, я назвал бы вас лжецами. Брат прочищает горло, и я могу сказать, что ему также некомфортно, как и мне.
— Я рад, что она позвонила мне прошлой ночью.
У меня не хватает смелости признаться ему, что не он был моим изначальным выбором. Маркус стал первым, кто пришел мне в голову, но мне как-то удалось вспомнить, что у него на ночь остался ребенок.
Блейк потирает подбородок и говорит:
— Она пыталась заставить меня отвезти тебя в больницу. Я сказал ей, что нельзя туда ехать, и тогда Саванна спросила меня, почему…
Он не смотрит на меня, и это плохой знак.
— Что ты рассказал ей?
— Ничего, но сейчас она о чем-то догадывается, так что… предупреждаю.
Саванна выбрала именно этот момент, чтобы вернуться, держа в руках две большие тарелки с едой. Ее глаза блуждают между мной и Блейком, и, очевидно, что она подозревает, что мы говорили о ней. Я только надеюсь, что не слышала, о чем именно.
— Я не помешала? — спрашивает девушка, все еще глядя на нас с осторожностью.
Блейк встает.
— Нет, я уже ухожу.
Саванна хмурится, когда приближается и передает мне тарелку.
— Ты уверен? Еды хватит на всех.
— Да, все нормально. Но все равно спасибо.
Блейк салютует нам, когда покидает комнату, и несколько секунд спустя входная дверь открывается, а потом закрывается.
Французский тост пахнет удивительно и заставляет меня осознать, насколько я голоден. Я хватаю хлеб, запихивая практически весь в рот, когда замечаю, что Саванна странно на меня смотрит.
— Что?
Садясь на место Блейка на кровати, она качает головой.
— Ничего. Я… я рада, что ты в порядке. — Она настойчиво избегает моего взгляда, когда бесцельно тыкает вилкой еду на тарелке. — Была бы полная задница, если бы было не так.
— Эй, успокойся, Котенок. Не надо так эмоционально.
Она смотрит на меня сквозь длинные ресницы, и ее рот кривится в вынужденной улыбке.
— Я никогда до этого ни о ком не заботилась, кроме себя. Я не очень хороша в этом.
— Но ты беспокоишься обо мне.
Хмурясь, она бормочет:
— Я была ужасно напугана.
Вам приходится заботиться о ком-то, потому что вы волнуетесь о них, но это не должно доставлять хлопот. Саванну, кажется, легко спугнуть, и последнее, что мне хочется делать, это устрашить ее.
Я кладу свою тарелку на прикроватный столик.
— Знаешь, прямо сейчас объятия не помешают.
Саванна кладет вилку на тарелку, наклоняется ко мне, обхватывает свободной рукой мою шею, и тогда я говорю:
— Ты серьезно собираешься сейчас обнять меня одной рукой? — Она застывает. — Да?
Опа. Так многому нужно научить эту девочку.
— Э-э…
Я беру ее тарелку и ставлю рядом со своей.
— Обеими руками.
— В чем разница?
Уголки моих губ приподнимаются.
— Увидишь.
Она закатывает глаза, но ее лицо светится, когда она обхватывает обеими руками мою шею. Я притягиваю девушку к себе, превозмогая боль, разрывающую мои бока. Наши тела подходят друг другу идеально. Словно она
Я закапываю свое лицо в ее волосы. Спустя несколько секунд, когда объятие перестает быть простым и начинает выходить за рамки «просто обнимаемся», я отпускаю ее. Она выпрямляется, моргает и опускает глаза на мой рот.
— Видишь? — спрашиваю я, убирая назад волосы девушки. Она кивает, не поднимая глаз. Я клянусь, что ее щеки порозовели. Дотягиваясь до меня, она пальцами слегка касается огромных темных пятен, покрывающих мою грудь.
— Мне они не нравится.
Она сжимает губы и следует рукой вверх, пересекая на пути голубые, желтые и белые узоры, вдохновленные «Звездной ночью» Ван Гога и простирающиеся на моих плечах.
— Единственный цвет на твоей коже должен выглядеть так.
Я издаю смешок и сразу же об этом жалею. Каждый мускул на моем туловище кричит в знак протеста, когда я вздрагиваю и напрягаю бока. Саванна бледнеет, интенсивно глядя на меня.
— Деклан? Ты в порядке?
Моя голова откидывается назад на подушку, и я киваю, но гримаса на моем лице заставляет почувствовать так, будто моя нижняя губа собирается лопнуть. Саванна встает и уходит, но мне слишком больно, чтобы спросить, куда она собралась. Я слышу поток воды, льющийся в ванной комнате, после она возвращается и садится рядом со мной, ставя чашу с водой на прикроватный столик. На моем лбу начинает проступать пот, пока я пытаюсь справиться с болью, и тогда Саванна опускает ткань в чашу и выжимает ее, я понимаю, что она делает.
Я не двигаюсь, когда Котёнок подносит влажную тряпку к моему лбу и протирает его. В ее глазах читается нежность, когда она работает. Я снова вздрагиваю, когда она дотрагивается до больного места на брови.
— Прости, — бормочет она, хмурясь и отодвигаясь назад. — У тебя здесь неприятный порез.
Ах. Вот почему такая острая боль. Убрав материю на колени, она касается моего лица, задержав свои глаза на месте, которое, как я уверен, выглядит отвратно.
— Что случилось прошлой ночью?
Я смотрю на нее, не желая делиться частью моей жизни. Чем меньше она знает, тем лучше.