В бывшем доме Дубровского в совсем еще недавние времена находилась автошкола. В 2006—2007 годах она выехала, здание осталось пустым и обреченным на разрушение. К сожалению, беда не заставила себя долго ждать: в августе 2008 года случился сильный пожар, и от старинного деревянного дома остались лишь одни обгоревшие руины. Даже не надо быть специалистом, чтобы прийти к выводу: то, что уцелело от дома Дубровского, восстановлению не подлежало. Увы, так погибла еще одна реликвия удельнинской старины.
Конечно, можно утешать себя мыслью, что, мол, памятников у нас много, и от потери одного старого дома, причем такого ветхого и гнилого, Петербург не обеднеет. Что ж, если следовать такой логике, историческое пространство Петербурга может в конце концов сузиться до нескольких кварталов в центре города. Имеем ли мы право позволять себе такое расточительство по отношению к своему же собственному историческому наследию?..
Что же касается Малой Ивановской, то она проходила между Ильинской (ныне Гаврской) и Алексеевской (впоследствии Лагерной) улицами. Название Малой Ивановской улицы, как указывается в «Топонимической энциклопедии Санкт-Петербурга», было известно с 1904 года и происходило, скорее всего, от фамилии одного из местных землевладельцев. С 1920-х годов использовался также и вариант наименования в форме «Мало-Ивановская улица». Упразднили улицу 15 мая 1965 года, во время реконструкции района, однако как проезд без названия она продолжила свое существование...
Для петербуржца Эдгара Рихардовича Прокофьева, старожила Удельной, дом Дубровского – как семейная реликвия: здесь находился детский сад, куда он ходил еще до войны. Однако это не просто напоминание о детстве, но и зримый ориентир старой Удельной. Малая Ивановская для Эдгара Рихардовича – улица детства. Тут прошли четырнадцать лет его жизни – с 1928 по 1942 год. Здесь пережил он самые страшные месяцы первой блокадной зимы, здесь от голода умерла его мать. Потом был детский дом, эвакуация в Ярославскую область, возвращение в Ленинград в начале 1944 года в ремесленное училище. Дом на Малой Ивановской оказался цел, но квартиру заняли чужие люди...
Детская жизнь в Удельной была яркой и насыщенной событиями. «На Малой Ивановской мы воевали с домом № 4, а еще воевали с ребятами с расположенной неподалеку Прудковой улицы, – признается Эдгар Рихардович. – Причем сражались не на шутку – даже вспоминать страшно, рубились деревянными мечами, даже пушка была самопальная, заряжавшаяся дробью. В Сосновке играли в казаки-разбойники. Причем Сосновка тогда делилась на „первую“ и „вторую": от Старо-Парголовского проспекта шла „Первая Сосновка“, она отделялась рощицей от „Второй Сосновки“, располагавшейся ближе к нынешнему Тихорецкому проспекту. Нам разрешалось ходить в ближнюю Сосновку – „первую”, а у „второй“ была дурная репутация бандитского места: там можно было запросто напороться на воров и бандитов. В Удельный парк нам тоже ходить не разрешалось – он считался злачным местом. Правда, когда на Комендантский аэродром прибыл дирижабль „Цеппелин“, мы бегали смотреть на него через тот самый Удельный парк. И плевали мы тогда на всякие запреты...»
На разделительной полосе между «первой» и «второй» Сосновками, примерно там, где теперь стрельбище, до войны располагался лагерь Осоавиахима. Не случайно одна из улиц Удельной, бывшая Алексеевская, которая как раз вела к лагерю, стала зваться Лагерной.
«Изредка мы ходили загорать за Сосновку на пески, на месте которых теперь находится Ольгинское водохранилище, – продолжает Эдгар Прокофьев. – Кстати, рождение самого водохранилища проходило на моих глазах – во второй половине 1930-х годов. Началось с того, что песок оттуда начали организованно вывозить, причем исключительно с территории вдоль Ольгинской улицы – теперь это улица Жака Дюкло. Таким образом стал образовываться песчаный овраг. Постепенно в этом искусственном овраге сама собой стала появляться вода, и получился продолговатый пруд вдоль Ольгинской улицы, в котором мы стали купаться. Правда, место это было коварное – песок засасывал, и купаться там было небезопасно»...