Удивительное свойство моряков жить под водой

Корабль несло в сторону отмели. Куда подевалась команда, и почему человек находился на борту один, понять было трудно, да и некогда. Чтобы спасти корабль, Умберто взялся за руль. Несмотря на сильный ветер и большие волны, судно слушалось Умберто на удивление легко, словно было с ним одним целым.

Когда рассвело, и опасность миновали, Умберто понял, что не хочет покидать корабль, и не покинет никогда, океан исполнил его мечту.

Человек приходил в себя. Запутавшийся в снастях он начал шевелиться.

– Где я? – наконец еле слышно проговорил он. – Я жив?

Умберто не отвечал.

Человек с трудом поднялся на ноги. Было видно, как он цепляется за сознание, пытаясь понять, что происходит. Но тут корабль накренило волной и человек выпал за борт, широко раскинув руки, точно сделал это сам. Умберто даже не пошевельнулся, потому что верил, что хуже человеку уже не будет.

Глядя на океан, Умберто с трепетом думал о том, что именно в океане кроется самая мощная сила на этой планете. Отсюда всё пришло, сюда всё и уйдет. У океана есть разум, и он не сравним с человеческим. Тот, кто хоть немного возьмет от него, познает иную жизнь.

Вот так вот, Валя».

Я перечитал письмо, думая пририсовать Умберто усы или нет. Запечатал письмо в конверт. Было непривычно легко и весело, словно я надышался азота. Лицо чуть горело, словно умытое в горном ледяном ручье. Я глупо улыбался, жизнь казалась понятной и простой.

20

Всю нелепость своего письма я осознал только у почтового ящика. Да, фантазии иногда отпускали, и я начинал рассуждать трезво. Легкость и веселье сменились уверенностью, что автора такой депеши должны отлавливать врачи по психическим заболеваниям, чтобы изучать редкий случай проявления шизофазии.

Сначала я поморщился от мыслей, а потом от боли. В бок словно врезалось пушечное ядро. Как выяснилось, я встретил знакомого бродягу. Вернее Барни сам меня приметил, подошел со спины и тычком кулака выразил приветствие и радость.

По комплекции Барни можно было сравнить со знаменитым похожим на бочку голландским пиратом Рока Бразильцем. А по уму разве что с волнистым попугаем.

– Что это у тебя? – спросил Рока Бразилец, он же Барни, взяв письмо. – Отправляй скорее и пойдём.

Барни сам сбросил конверт в почтовый ящик и потащил меня вниз по улице. Отнекиваться на счет выпить было бесполезно и опасно. В этом смысле Барни еще больше походил на Рока Бразильца, когда тот во время стоянок в порту бродил по улицам с бочонком вина и отрубал руки тем, кто отказывался с ним выпить.

– Чем озабочен? – спросил Барни Бразилец.

– Счастье проплывало так близко, – неопределенно проговорил я.

Счастье, и правда, всегда на расстоянии вытянутой руки. Нарисованное улыбками на наших лицах оно не терпит гримас обид и раздражения.

– Что будем пить? – грозно улыбался Барни.

– Тыквенный сок или облепиховый, – старался улыбаться и я.

Барни по-своему истолковал ответ. Привел дворами в захудалый магазин, похожий на уходивший в песок трюм, и купил гадкой «бормотухи» местного разлива. Я лишь округлил глаза и шел, как на поводке. Сбегать было бессмысленно, как со связанными руками прыгать за борт в открытое море.

– Вот! На! – вручил сосуд Бразилец, предварительно отхлебнув половину.

Мы стояли на задворках парка аттракционов. За деревьями мелькали люди и раздавались веселые крики детей. Не переставая улыбаться, я ждал спасения. Пить не хотелось, я знал о последствиях – слёзы и переживания по поводу расставания с женой.

– Ну же! – подбодрил Бразилец.

– Боже, – пробормотал я.

– Чего?

– Подташнивает, говорю, отравился чем-то, чувствую себя неважно, с каждой минутой хуже, – пожаловался я.

– Сам просил что-нибудь ягодное, – Барни уже не улыбался. – Пей давай, хмырь.

Помощь так и не подоспела. Только маленький мопс забежал откуда-то из-за кустов, испуганно тявкнул, понюхав огромный тяжеленный бот Бразильца, и убежал.

– Да и ладно, зато руки останутся целы, – сказал я и сделал большой глоток.