– Не виновата я, что море синее! Не виновата я, что волны сильные! Не виновата я, что ты обиделся! Что мы с тобой сто лет не виделись!
Лично для меня это был удар ниже пояса. Я тотчас вспомнил Дашу, зачесались глаза, засвербело в носу и горле.
– Наливай, Кирос, – шепнул я Юре. – Мирное время и стекло. Досуг превыше обладания девушкой.
Вскоре я пил из мороженицы, называя её чашей с цикутой, и говорил, что истинная любовь – желание справедливого блага.
– Какого еще, млять, справедливого блага? – хватался за меня Юра и жутковато вращал зрачками. – Ты чо мелешь?
– Ты еще молод, Алкивиад, тебе не понять, – отпихивался я. – Повзрослеешь, когда поймешь, что пьянство не рождает пороков, оно их обнаруживает.
Кончилось тем, что Юра швырялся деньгами и кричал, что купит нас с потрохами. Подошедшей охране, я объяснил, что шумный мужик посторонний и подбивает на должностное преступление. Юру уже невменяемого потащили к выходу.
– Мы должны Асклепию петуха! Так отдай же, не забудь! – прокричал я вслед, чувствуя, что мозги снова встали набекрень.
Нас тоже попросили убираться.
– Ты себя странно ведешь, что-то случилось? – спросил Беря, выводя меня из зала.
Только я собрался ответить словами Сократа: «В каждом человеке есть солнце, только дайте ему светить», как из оживших динамиков доверительно запел наиприятнейший лирический баритон:
– Когда уходит женщина, бессмысленны слова. Когда уходит женщина, она всегда права.
Соленый океан хлынул из глаз и потащил сердце под киль – кромсать на лоскуты. Рыдания мои долго не знали предела, так я и почил в них бесславным забытьем.
Один мой друг философ как-то заметил, что деньги должны выглядеть иначе, в виде жидкости или лучше смазки, чтобы повозка жизни была менее скрипучей. Можно поспорить, но ведь не с чем.
– Хоть бы несколько червонцев, – простонал Беря.
Мы лежали на полу в квартире, где Берю на пару дней приютила случайная подружка. Пустые карманы и никаких воспоминаний о том, где, что и как было ночью. Судя по нашему виду и состоянию, мы прошли путь из глубокой сократовской впадины наверх и обратно.
Я спасался тем, что лежал молчком и сочинял письмо, рисуя к нему в воображении картинки.