Удивительные истории о бабушках и дедушках

Увидев такую Алену на пороге своей квартиры, Антон Семенович тяжело вздохнул.

— Алла Артуровна, как же вы еще молоды! — У него чуть не вырвалось «к сожалению».

В комнате к дивану был придвинут обеденный стол: салаты с помидорными розами, многослойные бутерброды на блюде. Острый блеск вилок и ножей, глянцевая белизна тарелок. Со стены, от ходиков, мягкое «тик-так».

«Все это уже чересчур, — думала Алена, робко проходя, и присаживаясь на стул напротив дивана, и оглядываясь в поисках старушки матери. — Он еще и готовить умеет… С меня, ей-богу, хватило б и пения…» А про торшер угадала! Действительно стоял, стоял возле дивана — простой, строгий, с абажуром цвета топленого молока.

Увидев на столе бутылку белого вина, Алена покраснела. Потом взгляд ее замер: приборов было три. Все-таки, значит, мать?

— Будет еще Татьяна Аркадьевна, — объяснил Антон Семенович. — В следующем году у вас обеих пятые классы, и у меня к вам есть разговор. Заговор! — тут директор радостно засмеялся.

Прохладное вино пахло как виноградный сок. После одного бокала ходики стали тикать прямо в висках. «Какой нежный у вас получился вот этот салат, что в нем такое? Да, еще ложечку можно, да, спасибо…»

Татьяна Аркадьевна так и не пришла, но ничему это не послужило — меньше всего их приватный ужин походил на свидание. Такой домашний в школе, Антуан ухитрился создать теперь безукоризненно официальную обстановку, так что Алене стало наконец казаться — они находятся на совещании, где почему-то еще и кормят.

Антуан говорил только о деле.

«Вот, — говорил он, — русский язык. Не знать его — неестественно для русского человека, как неестественно для здорового младенца не научиться в конце концов ходить». «Тик-так, тик-так!» — соглашались часы, и Алена тоже соглашалась, кивала с набитым ртом. «Почему же мы сплошь неграмотны? Почему точная, ясная речь — достояние избранных? А ведь это самое главное в жизни: уметь понять и быть понятым. Скажите мне, что я прав!» — «Тик-так!» — «Почему же, — я вас, Алена, спрашиваю: почему русский — у многих поколений школьников — самый нелюбимый предмет? Почему урок превратился в зубрежку правил орфографии-пунктуации, а не стал захватывающим изучением сложнейшей системы?»

Алена опять кивала: все верно, он, урок, превратился и не стал…

«Так-так, тик-так, тик-так».

— Теперь вы понимаете, зачем я вас пригласил? Вы хороший учитель. Может быть, еще вина? — потянувшись, он взял бутылку. — Урок, который я видел, был увлекательным. Но, увлекая детей играми, соревнованиями, вы невольно признаете: русский язык сам по себе настолько зануден, что его преподавание требует внешних эффектов. Вы меняете форму — а надо менять суть! Вот я и хотел бы направить вас и Татьяну Аркадьевну — что, интересно, ей помешало прийти сегодня? — на учебу. В Институте развития образования появилась новая программа… Возможно, это то, что нам нужно.

На этом подошли они к чаю.

Антон Семенович, высказав все, что хотел, теперь не спеша разбирался со сложным бутербродом. Скоро пора будет уходить.

…С людьми, робкими в общении, изредка случаются приступы внезапной дерзости. Вот нашло оно — и ты делаешь такое, чего и представить себе не мог. Так и Алена — р-раз! — и лежит на диване, голова на коленях у Антона, глаза зажмурены. Сердце стучит: тик-так, тик-так, тик-так! Господи, что я творю! Что он мне скажет! Что он сделает!

Жизнь директора была устроена таким образом, что прелестные головки учительниц у него на коленях не оказывались никогда. Антон Семенович машинально укусил бутерброд, но простая технология проглатывания пищи оказалась вдруг для него непосильно трудной. Фрагмент бутерброда прочно перекрыл Антону Семеновичу глотку. Он закашлялся, захрипел и умер.

* * *

Так близко был момент, когда его еще можно было спасти. Но паника, паника сожрала драгоценные секунды. Он эпилептик! Он отравился! Тогда я тоже отравилась! Аааа, какой ужасный хрип! Телефон, где телефон? Алена бежит в прихожую, вытряхивает сумочку — а в комнате наступает ужасная тишина.

Нет. Так не бывает.

Она медленно возвращается. Шаг. Еще шаг. Вот стол.

Поднимает руку. Смотрит на нее, как на чужую вещь. Механически берет этой рукой бокал. Вещь ей послушна. Подносит бокал ко рту. Глоток. Глоток.

Надо, наверное, убрать со стола.

Алена начинает убирать. Носит салаты в холодильник. Нехорошо, чтобы пропадала еда.

Потом берет тарелки, уносит, моет, вытирает жестким кухонным полотенцем.

Антон все сидел на диване.

А ведь за дверью, наверное, уже стоят его родственники! Что я им скажу? Опять нужно глоток, но ее бокал пуст, и она хватает Антонов. Или полиция. Ведь есть еще полиция. «Так почему вы, девушка, убили директора школы?»

Бокал выскользнул из руки — диван поймал его. Хорошо, не разбился… Так… На чем я остановилась? Бокалы — тоже помыть, протереть стол. Убрать свою чайную чашку. А его пусть стоит, он же чай еще не допил.