Удивительные истории о бабушках и дедушках

Незаметно Алена впала в подобие транса. В безвременье угодила, в зазор между этим днем и следующим. Пока она была тут, не вышла за дверь, для всего мира он оставался как бы живым. А стоит уйти — сорвутся, помчатся страшные неотвратимые события. Так надо длить этот зазор, остаться в нем: она искала и находила все новые и новые дела.

Пол в квартире был деревянный, крашеный. Алена, задрав юбку, ползала по нему на коленях, с тряпкой. Рукава шелковой блузки закатала до локтей, чтоб ловчее было полоскать тряпку в ведре. Снять бы эту блузку вообще! Она покосилась на Антона. Нет, неудобно.

Половицы мокро блестели.

Может, постирать что-нибудь? Или рубашки ему погладить…

Работая, Алена все время говорила с Антоном.

Она говорила, что, будь он жив, — они поженились бы и стали жить вместе. Говорила, что всегда ждала именно такого человека. И какое счастье, что наконец дождалась. А то многим не везет, и они до самой смерти так никого и не могут встретить. Ей так утешительно рядом с ним, так спокойно!

Наверное, тут и сошла бы она с ума. Но заиграла, запела мелодия из кармана сидящего, ухнуло сердце. Алена бросилась вон.

* * *

На работу назавтра она не вышла. И никто почему-то с работы не позвонил. Потом поняла: да, воскресенье… Вчерашний вечер не то чтобы вспоминался — он весь был тут, прямо здесь, с ней, в бабушкиной квартире, и, кроме этого вечера, ничего больше не было. Она бродила бесцельно, переставляла ноги, боялась остановиться, все шла и шла по кругу: кухня, спальня, ванная, коридор.

Сквозь бедную бабушкину обстановку проступала Антонова. Алена обходила по дуге пышный накрытый стол с бутылкой вина посередине, преодолевала беседу, приближаясь к своему роковому запрыгиванию на диван, а после оказывалась рядом со смертью, которая почему-то совпадала с холодным блеском зеркальной кафельной ванной комнаты. Выбиралась оттуда, но выходила опять к началу вечера, а путь был только один — мимо дивана, где так и сидел Антон с широко раскрытыми глазами, и вновь смерть встречала ее гладким кафелем. Опять и опять, третий раз, пятый — разговор, диван, кафельная зеркальная смерть… Алена знала, что самое главное — обойти диван, но это никак, никак не удавалось, он все оказывался поперек дороги, рос и ширился, давил, угрожал.

Наконец после неизвестно какого круга она поняла, почему смерть — это ванная; и одновременно осознала единственную возможность спастись.

Повернула оба крана. В ванну обрушился шум мощной струи.

Принесла из кухни несколько ножей, все, которые были. Стала расстегивать пуговицы. Вода сверкала электрическими огоньками. Страшный вечер притих и раскачивался тихонько, готовясь исчезнуть. И тут распахнулась дверь.

— Аллочка! Как дела у вас? Как здоровье? А у меня — новое стихотворение! Хочу отдать в газету. Это такой фельетон — вот послушайте. Ну, вроде басни, когда будто бы про зверей, а на самом деле про людей…

И Матильда завела тем неестественным тоном, какой бывает у людей, когда они плохо читают стихи:

Рассказали мне друзья —Трудно не поверить!Что в лесу среди зверьяЖили-были звери.

— Матильда Карповна… — попыталась остановить ее Алена.

— Алла, это срочно! — строго сказала Матильда. — Стихотворение надо подготовить к печати! Я надеюсь, вы мне поможете расставить запятые, вы же учитель! Давайте сюда, сюда, вот так, садитесь и застегните вашу блузку — как это вы так ходите? Я вам сама прочту, а вы вот следите по бумажке, чтобы запятые и тире совпадали с моей личной авторской интонацией.

И она начала снова:

Рассказали мне друзья —Трудно не поверить!Что в лесу среди зверьяЖили-были звери.Все у них сначала шлоБудто бы по маслу,А потом конец пришел,Стало все совсем ужасно!

Вид у Матильды был самый решительный. Глядя в лицо соседки, Алена поняла, что та не отступится от своего, а будет читать и читать, пока не дочитает до конца. Хоть что случись, хоть гори дом. Умрет, а дочитает. Она так и видела это: пламя вокруг, дым пожирает воздух, с треском вспыхнул стол и вот уже занялся диван — да, диван сгорит теперь, это ясно! — а Матильда стоит, как ни в чем не бывало, и читает, читает дребезжащим своим голоском. Под глазами мешки, щечки трясутся. А платье в цветах, как у девушки.

И не отпустит ее теперь безжалостная Матильда, добыча одиночества и графомании.

Никуда не отпустит.

Ни за что.

Виктория Топоногова

Белая дверь

— Что? Кого привезете? А почему ко мне? Вы совсем там сбрендили, что ли, какая внучка?! — Леда чуть не выронила свою любимую чашку — белую, в мелких голубых незабудках.

Она прошлась по кухне, взъерошила ежик волос на затылке, накрутила на палец угол расстегнутой рубашки.

— Да нет же, нет, как вы себе это представляете? Это же невозможно!