Читаем Удивительный Самсон. Рассказано им самим... и не только полностью

Сенсационное завершение состязания вызвало огромное оживление, наши ребята, которые стали свидетелями быстрой победы Николаевского, шумели больше всех. Вскоре, однако, порядок восстановился, и мы с моим соперником выступили вперёд, причём наше неравенство в размерах вызвало большое удивление. Его вес, должно быть, по крайней мере на семь или восемь стоунов превышал мой. Но он столько весил не за счет мышц, как я успел заметить, его масса в основном состояла из жира и ничего другого. И поэтому я составил план, который, как считал, поможет мне победить. По крайней мере, я очень искренне на это надеялся.

Как только мы встали друг против друга, мой противник бросился на меня, надеясь сбить меня точно таким же образом, как сделал Николаевский с его товарищем. Я предвидел этот ход и подготовился к нему. Когда он двинулся на меня, я нырнул у него между ног и опрокинул его, молниеносно развернувшись для атаки. Но как бы крепко ни захватывал его, он вырывался, так как был не только очень сильным, но и скользким, как сало. Эта показалось неестественным. Его тело оказалось словно намазанным маслом — такой любимый нечестный приём у борцов всех стран, пока правилами это не было запрещено.

Прошло несколько мгновений, и он вновь стоял на ногах. И тут я навязал ему свой бой. Я ловко уклонялся от каждого его броска, пока его тяжёлое дыхание не подсказало, что настала пора для новой атаки. Итак, начав наступать, я скоро заставил его отступить, и. изловчившись, тяжело бросил его. Затем раньше, чем он успел прийти в себя, запрыгнул на него как тигр, пригвоздив его плечи к мату после минутной (или около того) яростной борьбы.

Произошедшая сцена стала незабываемой. Так долго хойцевские борцы выступали по стране, без труда одолевая бесчисленных соперников, что их стали считать почти что непобедимыми. Однако вот пришли два незнакомца и победили двух лучших людей этой группы. Велико было удивление и громким был рёв, вызванный этим неожиданным событием. Наши товарищи, скажу я вам, так сильно обрадовались, что чуть не обезумели.

После того как возбуждение утихло, и инспектор манежа мог что-либо расслышать, обещанные деньги были нам выданы наряду с приглашением немедленно пройти к директору цирка. Мы это сделали, не откладывая, и он стал нас расспрашивать, кто мы и откуда. Уже не имело смысла ничего скрывать, и мы сказали, что из юпатовского цирка, и теперь он уже не удивлялся нашей силе. В то же время, однако, это не совсем объясняло проигрыш его лучших людей. Потому что хотя юпатовская труппа и считалась первоклассной, хойцевская борцовская группа, как я говорил ранее, признавалась лучшей.

Хойцевский директор не стал долго ждать и перешёл к делу! «Так как вы сейчас свободны. — сказал он, — вам лучше присоединиться к нам. Даже если я не смогу платить гак много, как Юпатов, для вас это намного лучше, чем оставаться в нынешнем положении шайки бродяг».


Борец Засс


Это было разумно, и мы это понимали. При условии, что всех семерых из нас примут, мы согласились связать наши судьбы с компанией Хойцева. Безо всякого торта наши условия были удовлетворены, и мы тотчас же вступили в эту труппу. Этим вечером мы долго радовались. На какое-то время, по крайней мере, худшие из наших бед закончились. В этом цирке я оставался до призыва в русскую армию, занимаясь все это время борьбой. Сколько же весёлого мы пережили, но за небольшие деньги: так как нас было теперь на четыре человека больше, надо было делить заработок на всех. Три хойцевских борца скоро ушли после нашего прихода. Из них двое — побеждённые нами с Николаевским. Мы старались изо всех сил, потому что роптать было бесполезно. А иногда у нас случались кое-какие развлечения. Я вам расскажу об одном таком случае.

Во время наших скитаний мы добрались до городка под названием Актюбинск, где ранее, как мы узнали, цирк очень успешно выступал. Но на этот раз дела шли кое-как. Так что еле сводящий концы с концами управляющий Хойцева собрат нас всех вместе, чтобы найти выход из этого положения и как-то поправить дела. После того, как выдвинули, обсудили и отвергли два предложения. Николаевского озарила блестящая идея. «Нам нужно произвести сенсацию. — сказа! он, — кто-то таинственный должен бросить нам вызов. Если это сделать, мы непременно хорошо заработаем».

Когда за эту идею ухватились, Сергей приступил к проработке плана. «Было бы лучше, если бы он оказался Чёрной Маской. — сказал он, — таинственный борец с закрытым лицом. Узнать его невозможно, слухи припишут ему много имён. Мы можем по секрету проговориться, что это человек благородного происхождения, и это широко разойдётся, как это обычно бывает со слухами, что только добавит интриги».

Перейти на страницу:

Похожие книги

120 дней Содома
120 дней Содома

Донатьен-Альфонс-Франсуа де Сад (маркиз де Сад) принадлежит к писателям, называемым «проклятыми». Трагичны и достойны самостоятельных романов судьбы его произведений. Судьба самого известного произведения писателя «Сто двадцать дней Содома» была неизвестной. Ныне роман стоит в таком хрестоматийном ряду, как «Сатирикон», «Золотой осел», «Декамерон», «Опасные связи», «Тропик Рака», «Крылья»… Лишь, в год двухсотлетнего юбилея маркиза де Сада его творчество было признано национальным достоянием Франции, а лучшие его романы вышли в самой престижной французской серии «Библиотека Плеяды». Перед Вами – текст первого издания романа маркиза де Сада на русском языке, опубликованного без купюр.Перевод выполнен с издания: «Les cent vingt journees de Sodome». Oluvres ompletes du Marquis de Sade, tome premier. 1986, Paris. Pauvert.

Донасьен Альфонс Франсуа Де Сад , Маркиз де Сад

Биографии и Мемуары / Эротическая литература / Документальное
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное