Удивительный Самсон. Рассказано им самим... и не только

Меня доставили в военный трибунал и объявили приговор: одиночное заключение в крепости до окончания войны. Согласно этому, меня поместили в каземат, закованного в кандалы и в наручниках. Камера, куда меня швырнули, была холодной и сырой, ниже уровня земли, свет и воздух в неё проникали через маленькое, прочно зарешеченное отверстие в стене высоко над моей головой, которое, похоже, выходило на ров с водой. Надо рвом не менее чем на 18 футов возвышалась стена, которая окружала крепость, делая побег если не невозможным, то, по крайней мере, очень трудным предприятием.

Но, несмотря на такое несчастливое положение, я не отчаивался. Шанс когда-нибудь да наступит, говорил я себе, и поддерживай свой дух насколько мог. Ибо знал, что впадать в хандру — это хуже всего на свете. Если представится возможность, а я буду в подавленном состоянии, могу не решиться воспользоваться ею.

В то время, когда я набирайся душевных сил, происходили и другие события. Из-за того, что я был тесно закован и днём, и ночью — охранники снимали мои кандалы только дважды в день на время еды, — моя психика стала сдавать. Это значительно огорчало меня, гак как я всегда гордился своей силой и выносливостью. И, глубоко поразмыслив, решил, что единственный путь остановить ухудшение своего физического состояния заключался в тонировке мускулов иным способом по сравнению с тем, что я делал, имея полную свободу действий. Вследствие моей беды, именно так возникла идея о системе упражнений, которая сейчас, в этой стране, становится такой широко известной. Именно в заключении разработаны те принципы, которые дают столь удивительные результаты.

У меня имелось достаточно времени, чтобы осуществить свои идеи: мне больше нечего было делать. Я быстро понял, что этот вид физической стимуляции можно выполнять долгими часами. Вместо растраты энергии она, напротив, только накапливалась. Это было большой удачей для меня во многих отношениях, если вспомнить, в каком я находился положении. Ведь я не получал много еды, должен сказать, а то, что мне давали, было не особенно питательным. И так я продолжал заниматься около трёх месяцев, постепенно возвращая себе прежнюю форму и значительно укрепляя свои истощённые силы и энергию.

Примерно в это время случилось ещё нечто, чему было суждено обернуться более важным, чем казалось на первый взгляд. Показная покорность и смирение со своей участью несколько изменили условия моего содержания. Кандалы с ног сняли, и мне позволялось ежедневно выходить на прогулку по территории крепости под присмотром часового, при этом руки у меня были тесно связаны сзади.

Однажды, когда я так ходил, к охраннику подбежала собака, которая явно хорошо знала этого человека, а после него она повернулась ко мне, очевидно желая подружиться. Польщенный такой возможностью, я сказал собаке несколько ласковых слов и понял, что это очень умное животное, я чувствовал, что могу быстро обучить её нескольким несложным штукам. Получив разрешение охранника, как только мог, я провел с собакой предварительные занятия, на которые животное реагировало так, что просто удивляло меня, хотя я осведомлён о быстрой научаемости собак. Мой охранник сообщил, что пёс принадлежит коменданту крепости.

Это знакомство явилось долгожданной переменой в смертельной скуке моей жизни, и каждую возможность, которая у меня была во время прогулок, я использовал для дрессировки этого пса до тех пор, когда он, наконец, не смог уверенно исполнять некоторые трюки, заслуживающие большой похвалы. Однажды, занимаясь дрессировкой под присмотром охранника, я попался на глаза коменданту, который шёл через площадь по каким-то своим делам. Он быстро подошёл к нам. Вместо того, чтобы отчитать охранника или наказать меня, как мог бы поступить кто-то другой, тот показал большой интерес и удовольствие от того, что я смог сделать с его любимцем. Более того, он разрешил мне продолжить, убедившись, что раньше я был, кроме всего прочего, цирковым дрессировщиком.

Я указал ему на то, что, будучи связанным, не смогу выучить пса ничему новому, так как для нормальной работы с животными человеку нужны свободные руки. Освободить меня полностью комендант не соглашался. Но пошёл на компромисс, разрешив держать руки в наручниках спереди и на длинной цепи, что дало рукам почти полную свободу.

В тот день, вернувшись в свою камеру, я присел на край моей грубой кровати и задумался. Если мне будет позволено больше пользоваться руками, то появляются чёткие перспективы вырваться из моего узилища. Решётку я мог расшатать украдкой, если бы только нашёл подходящий инструмент, и я буду во все глаза присматривать что-нибудь, чтобы припасти и сохранить. У меня достаточно времени для того, чтобы всё обдумать и действовать по обстановке.