В отличие от легко оторвавшегося уха, кадык у Демиурга был скрыт за массивным вторым подбородком и потому стал для истязательницы камнем преткновения. Ее цепкие пальцы царапали жертве шею, но так и не могли добраться до кадыка через слой подкожного жира. Эта заминка и позволила толстяку высвободиться. Обезумевший от боли Грег изловчился и, рванувшись, сбросил со спины насевшую на него Викки. А затем вывалился из кресла и метнулся вправо, но сослепу врезался в борт, после чего, осознавая, что Кастаньета от него так просто не отстанет, развернулся и начал отбиваться наугад, уповая, что это ему поможет. А может, и нет, но в любом случае добровольно прыгать за борт толстяк почему-то отказывался.
На что он еще надеялся, непонятно. Вопя и шипя, как дикая кошка, перепачканная вражеской кровью Викки перемахнула через спинки кресел и, не обращая внимания на жалкое сопротивление Демиурга, зарядила изувеченному предателю в челюсть размашистым хуком справа. Голова толстяка дернулась вбок, руки безвольно опали, а сам он, качнувшись будто пьяный, завалился животом на борт и повис на нем, как брошенный на спину лошади тюк. Кабриолет от такого смещения груза ощутимо накренился. Впрочем, Виктория быстро устранила этот непорядок: ухватила нокаутированного Ньюмена за ноги и отправила его вслед за макаронниками, облегчив таким образом летательный аппарат еще на полтора центнера.
Всю эту жуткую сцену я наблюдал, совершая с помощью Людвига восхождение по трапу в кабриолет. Робот тащил меня на руках не менее бережно, чем Викки, и уложил на очень кстати освободившиеся кресла заднего ряда. Потом извлек из-под сидений сложенное одеяло и протянул его Наварро, дабы та прикрыла наготу, согрелась и заодно отерла с лица кровь, поскольку сейчас Кастаньета выглядела как вернувшаяся с удачной охоты вампирша. У вконец измотанной Виктории едва хватило сил, чтобы развернуть дрожащими руками одеяло и закутаться в него. После чего она, словно сомнамбула, опустилась в ближайшее кресло и, стуча зубами от переизбытка адреналина, так и осталась сидеть, ссутулившись и пялясь широко раскрытыми глазами в одну точку. Мне захотелось утешить подругу, обняв ее или хотя бы сказав ей пару ласковых слов, но я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, ни даже языком, который, казалось, отмер и готов был вот-вот отвалиться.
А между тем воды изливающегося в Черную Дыру океана хлынули через парапеты смотровых площадок, затопили их и начали подниматься дальше, к башенным крышам.
Смекнув, что теперь об эвакуации можно забыть, последний из выживших сицилийцев впал в отчаянье, проорал нам что-то оскорбительное и вскинул на плечо гранатомет, не собираясь отпускать нас восвояси.
Но Людвиг начеку. На борту кабриолета не имелось оружия, да и ничего такого, что можно было бы швырнуть в противника, под рукой у пилота тоже не оказалось. Поэтому он предпочел поспешно отступить, сделав это максимально рациональным путем. Вместо того чтобы убираться восвояси, Людвиг просто-напросто направил свой летательный аппарат вверх и стремительно взлетел над шпилем соседней башни, уходя из зоны поражения целившегося в нас гранатометчика. Секунда, и мы уже находимся вне досягаемости его орудия, поскольку стрелять в нас под таким углом макароннику мешала крыша. Видимо от безысходности он выпустил ракету в нашу башню, начисто снеся ей шпиль, а потом бросил гранатомет в воду и храбро выпрыгнул из уже по пояс залитой площадки в бурлящую вокруг нее пучину…
Укутанная в одеяло Кастаньета продолжала пребывать в прострации после своей садистской выходки, а я, положив голову на подлокотник кресла, глядел на раскинувшийся под нами безбрежный поток, торчащий из него одинокий башенный шпиль и гигантскую «лилию» фонтанирующего гейзера на горизонте. Затем Людвиг словно прочел мои мысли и направил кабриолет к ярусному обрыву, позволив мне взглянуть на водопад и оценить его эпические масштабы с почти что идеального ракурса…
Ну что тут можно сказать?