Угольки в камине

Позже, видимо из-за этого казуса под музыку Мендельсона, что-то происходит наверху. В небе искрит и замыкает. У Толика начинаются обломы. Все чаще и чаще. При этом Толик остается тем же «молодым талантливым режиссером». Но женщины уже понимают, что свободное место занято – у него есть любимая, а значит, они получили отказ (читай, пощечину), интерес их потерян, и Анатолию предлагают пройти в общую очередь. Но предлагают еще по-доброму, с улыбкой, намекая на возможный адюльтер, ибо красив, собака, не то что тот, другой Толик. Толик и предположить не мог, что все в этом мире решают женщины. Этот секрет ему не рассказывали.

Толик избирателен, он отказывается от многих текущих, проходных работ, у него впереди «большое кино», и ему некогда размениваться на рекламки и сериалы. Это не его, это для других Толиков, попроще. Его, это всемирная слава, красная дорожка в Каннах и сундук с золотыми фигурками – его задача собрать внукам полный комплект для шахматных партий.

Толик по-прежнему весел и иногда богат. На него все еще сваливаются деньги. Его сценарии покупают, его внимательно слушают, а его советы воплощают (как ему кажется) менее удачливые друзья. Толик, не размышляя, дает в долг, помогает неудачникам, которыми считает всех, кроме себя, и тратит деньги на всякие глупые, но веселые вещи. У него много хороших, настоящих друзей.

Следующая ступень. Оказавшись впервые в трудной финансовой ситуации, Анатолий берется за клип. Потом за еще один. И вдруг осознает, что из-за этих халтурок «большое кино» от него все дальше. Мир вокруг начинает рушиться. Его призрачное Большое Кино, не выдержав измены, на грани полного и бесповоротного умирания. У жены порвалась шубка, она хочет дачу и ребенка, ее запросы растут, и он, со своей уверенностью в себе, не успевает за ними. Толик идет туда, где ему когда-то предлагали рекламки и сериалы, но там его помнят и отворачиваются. – Вы, Анатолий, белый лебедь, а тут грязная работа, она не для вас.

Толик ходит по студиям, продюсерам. Предлагает снять свой сценарий, ему все еще кивают иногда, но он понимает, что холеные женщины-продюсеры тоже понимают – этот Толик уже сделал свой выбор. Его все еще ставят в очередь, но в самый конец, за другими, совсем старыми Толиками. Обещают подумать, что на женском языке обозначает, что думать нужно было именно ему, а не им. И снимать ему так никто и не дает. А на его спине начинают проступать следы от многочисленных пинков.

Проходит несколько лет. Ни работы, ни денег, ни оптимизма у Толика уже нет. Шубка жены истлела, ребенок вечно голоден и в соплях. Жена продает на Авито туфли, купленные ею для красной Канской дорожки, чтобы купить ему сигарет – Он такой ранимый…. Толик все еще пытается делать «благополучный вид», но дается это все труднее. Его начинают спрашивать, «а чего же вы столько лет не снимали?». Толик пытается отвечать «так вы же и не давали», а ему в ответ «ну, так пошли бы пару тройку сериалов сняли, чего сидеть-то?».

Толику приходит на ум аналогия с арабским скакуном, про которого забыли и несколько лет держали запертым в стойле, а потом вспомнили и выпустили на беговую дорожку. И он не побежал, не смог. Мышцы атрофировались. Но это никого не волнует. – Так ты же скакун? Ну, беги!.. Толику нравится сравнивать себя со скакуном, потому что, даже внутри себя, осликом ему быть неприятно.

Чтобы остаться на прежнем уровне «беспечного бытия», Анатолий начинает занимать у друзей. Поначалу дают охотно. Искренне считая, что у Толика временные трудности и завтра все наладится. Еще бы, вид у него по-прежнему благополучный. Но «завтра» у него у же почти нет и отдавать с каждым разом все труднее, хотя пока, через пот, слезы и душевную кровь, удается. Друзей становится гораздо меньше, уже хватает полутора рук, чтобы их сосчитать.

И вот, наступает новый период. Денег уже нет от слова «совсем», организм Толика разваливается, и он понимает, что его не возьмут даже на стройку, плиточником. Больная спина не позволит. Сын подрос, смотрит с презрением, ему не о чем рассказывать в школе, когда спрашивают, чем занимается твой папа? Жена молча плачет по ночам и, когда он не видит, перебирает лоскутки, оставшиеся от шубы. А когда узнает, что завтра в гости приедут его друзья, она бежит в ломбард и закладывает серьги. Те самые серьги. И к приходу друзей в доме снова есть еда: – «Муж прибедняется, у нас все хорошо». Гости довольны: – «Ну, вот, Анатолий, а ты жаловался. А помнишь Толика, который курсом старше учился? Вот там совсем беда». Они и представить не могут, как все на самом деле. Толик понимает, что это шоу только для него, и хочет повеситься, но тут подходит сын и обнимает его. Просто так. Потом подходит собака и пронзительно смотрит в глаза: – У меня и так никого нет, кроме тебя. Если ты свалишь, то мне не жить. – И Толик понимает, что вешаться рано.