Угрешская лира. Выпуск 3

Мы шли втроём с рогатиной на словои вместе слезли с тройки удалой —три мальчика,три козыря бубновых,три витязя бильярдной и пивной.Был первый точно беркут на рассвете,летящий за трепещущей лисой.Второй был неожиданным,а третий – угрюмый, бледнолицый и худой.Я был тогда сутулым и угрюмым,хоть мне в игрепока ещё – везло,уже тогда предчувствия и думыизбороздили юное чело.А был вторым поэт Борис Корнилов,—я и в стихах, и в прозе написал,что он тогда у общего кормила,недвижно скособочившись, стоял.А первым был поэт Васильев Пашка,

златоволосый хищник ножевой, —не маргариткойвышита рубашка,а крестиком – почти за упокой.Мы вместе жили, словно бы артельно.но вроде бы, пожалуй что,не так —стихи писали разно и отдельно,а гонорар несли в один кабак.По младости или с похмелья —сдуру,блюдя всё время заповедный срок,в российскую свою литературумы принесли достаточный оброк.У входа в зал,на выходе из зала,метельной ночью, утренней весной,над нами тень Багрицкого виталаи шелестел Есенин за спиной.

…Второй наш друг,ещё не ставши старым,морозной ночью арестован были на дощатых занарымских нарахсмежил глаза и в бозе опочил.На ранней зорьке пулею туземнойрасстрелян был казачества певец,и покатился вдоль стены тюремнойего златой надтреснутый венец.А я вернулся в зимнюю столицуи стал теперь в президиумы вхож.Такой же злой, такой же остролицый,но спрятавшийдля обороны – нож.Вот так втроём мы отслужили словуи искупили хоть бы часть греха —три мальчика,три козыря бубновых,три витязя российского стиха.

1967

Послание Павловскому

В какой обители московской,в довольстве сытом иль нуждесейчас живёшь ты, мой Павловский,мой крёстный из НКВД?Ты вспомнишь ли мой вздох короткий,мой юный жар и юный пыл,когда меня крестом решёткиты на Лубянке окрестил?И помнишь ли, как птицы пели,как день апрельский ликовал,когда меня в своей купелиты хладнокровно искупал?Не вспоминается ли дома,когда смежаешь ты глаза,как комсомольцу молодомувлепил бубнового туза?Не от безделья, не от скуки

хочу поведать не спеша,что у меня остались рукии та же детская душа.И что, пройдя сквозь эти сроки,ещё не слабнет голос мой,не меркнет ум, уже жестокий,не уничтоженный тобой.Как хорошо бы на покое,—твою некстати вспомнив мать,—за чашкой чая нам с тобоюо прожитом потолковать.Я унижаться не умеюи глаз от глаз не отведу,зайди по-дружески, скорее.Зайди.А то я сам приду.

1967

Майский вечер

Ранняя редакция