Уйди скорей и не спеши обратно

Адамберг написал в блокноте — Женщина, Ум, Желание, Камилла. Потом остановился и взглянул на запись. Огромные и в то же время какие-то пустые слова. Но, сказанные о Камилле, они наполнялись смыслом. Он почти видел, как вздувались буквы на бумаге. Хорошее — Камилла. Ему было трудно написать слово «любовь». Ручка выводила букву «л», потом останавливалась на «ю», боясь продолжения. Эта недомолвка долго будоражила его воображение, пока после частых размышлений он, как ему казалось, не постиг ее смысла. Он любил любовь. Но ему не нравилось, что она влекла за собой много другого. Любовь всегда сопровождали разные сложности. Жить, не вылезая из постели, — несбыточная утопия, такое возможно ну разве что пару дней. За любовью следовал целый круговорот разных сложностей, порожденных беспочвенными иллюзиями, упроченных толстыми надежными стенами, из которых уже никогда не вырваться. Страсть угасала, как свеча на ветру, и все кончалось тихим пристанищем у камина. А для такого человека, как Адамберг, сложности любви были тяжкой неволей. Он спасался бегством при одном лишь намеке на них, заранее предугадывая их появление, как опытный зверь, изучивший поведение охотника. И ему иногда казалось, что в этом бегстве от сложностей любви Камилла опережает его. Она постоянно исчезала, ее чувства всегда были настороже, а ботинки ждали у порога. Но у Камиллы это было не так заметно, она была добрее и мягче. В ней трудно было разглядеть ту главную силу, которая толкала ее к свободе, не давая времени одуматься. И Адамберг вынужден был признать, что он не задумывался о том, что движет Камиллой. Иногда он начинал думать об этом, но отвлекался, увлеченный новыми мыслями, которые превращались в его голове в пеструю мозаику и в конце концов исчезали.

Держа блокнот на коленях, он закончил запись, поставив точку после буквы «Л». Где-то рядом грохотала дрель, сверлящая оконный проем. Итак, Камилла звонила не за тем, чтобы насладиться воспоминаниями, а просто для того, чтобы поговорить о четверке, которую он показал ей утром. Адамберг встал и, переступая через строительный мусор, пошел в кабинет Данглара.

— Вы нашли этот файл? — вежливо поинтересовался Адамберг.

Данглар кивнул и ткнул пальцем в экран, на котором, как космические звезды, с огромной скоростью проносились увеличенные отпечатки больших пальцев.

Адамберг обошел стол и сел напротив Данглара.

— Если бы нужно было назвать точную цифру, сколько, по-вашему, в Париже существует домов с четверкой на дверях?

— Три, — ответил Данглар.

Адамберг поднял пальцы:

— Три плюс девять — двенадцать. Учитывая, что мало кому из жильцов пришло в голову сообщить об этом, не считая трусов, бездельников и невротиков, а их среди нас немало, получается около тридцати домов, разукрашенных непризнанным художником.

— Такие же четверки? Той же формы и цвета?

— Точь-в-точь.

— И снова одна из дверей не тронута?

— Придется проверить.

— Вы собираетесь этим заняться?

— Пожалуй, да.

Данглар положил руки на ляжки.

— Я уже видел эту четверку, — сказал он.

— Камилла тоже.

Данглар приподнял бровь.

— На странице книги, лежащей на столе, — пояснил Адамберг. — У друга одной подруги.

— А что за книга?

— Она не знает. Думает, что по истории, потому что парень днем занимается уборкой квартир, а вечерами историей Средневековья.

— Разве обычно бывает не наоборот?

— Что значит «обычно»?

Данглар взял со стола бутылку пива и сделал глоток.

— А вы где ее видели? — спросил Адамберг.

— Уже не помню. Где-то далеко, и это было давно.

— Если эта четверка существовала и раньше, то живопись тут ни при чем.

— Согласен, — ответил Данглар.

— Ведь новое течение в живописи подразумевает творчество, не так ли?

— В основном да.

— Так что будем делать с вашим художником?

Данглар поморщился.

— Забудем о нем, — сказал он.

— А кем мы его заменим?

— Человеком, который нас не интересует.

Адамберг прошелся по комнате, не обращая внимания на груды мусора, и его старые ботинки покрылись белой пылью.

— Я думал, теперь у нас другая работа, — заметил Данглар. — Нас перевели в уголовный розыск, отдел по расследованию убийств.

— Я помню, — отозвался Адамберг.

— В этих девяти домах были совершены преступления?

— Нет.

— Может, нападение, угрозы или шантаж?

— Нет, вы же сами прекрасно знаете.

— Так чего же мы об этом толкуем?

— Потому что есть предвестие преступления, Данглар.

— Вы это в четверках разглядели?

— Да. В них какая-то молчаливая угроза. И очень серьезная.

Адамберг взглянул на часы:

— Я успею взять с собой… — Он на секунду глянул в блокнот. — Взять с собой Бартено осмотреть какой-нибудь из этих домов.

Пока Адамберг ходил за курткой, которую небрежно кинул на стул, Данглар оделся, старательно расправляя полы пиджака. Будучи некрасивым, Данглар старался выглядеть элегантно.

XI

Декамбре вернулся довольно поздно, и до ужина у него осталось время, только чтобы забрать очередное «странное» послание, которое Жосс для него отложил.