Уйди во тьму

— Да, я думала об этом. Возможно, это и так.

Сердце Кэри забилось быстрее, словно он вдохнул возбуждающее дуновение надежды.

— Он действительно нуждается в вас, — поспешил сказать Кэри, — действительно. И вы нуждаетесь в нем. Ведь он — все, что у вас есть. Неужели вы этого не понимаете, Элен, дорогая? Неужели не понимаете?

— Да, — тихо произнесла она, — да.

Но это был ответ, произнесенный еле слышно, усталым голосом, по-настоящему ни в чем не убеждавший, и Кэри подумал: «Да, возможно, это правда, что она далеко зашла и ничто теперь ей не поможет. Даже Бог. Значит, она все-таки обезумела?»

И он подумал о безумии и об этой семье, которой удалось — казалось, без особых усилий — разрушить себя, и его охватила такая меланхолия, что у него забунтовал желудок и руки обмякли и задрожали на руле. Он вспомнил этот дикий вечер после похорон Моди, когда Пейтон отсутствовала, а Лофтис, как он полагал, скрывался наверху, Элен сказала ему, что пришел конец всему: «Бога нет, вообще ничего нет, перед вами лишь, — кивком указав наверх, где находился Лофтис, и включив, как понимал Кэри, сюда и Пейтон, — эти выродки чудовищ». Боже, какие она употребляла слова! И тут, в этот момент, он понял, что иначе и быть не могло: она же сошла с ума — трудно сказать насколько, но он понял, внутренне застонав от отчаяния, что она слишком далеко зашла и его советы священника ей ни к чему. А отчаяние возникло у него не только из-за ее трагедии, а из-за себя: ведь он не сумел; все эти годы, что он знал ее, она постепенно стала для него своего рода символом заблудшего человека, ищущего — неважно, что прерывисто, — Христа, и такого человека, которого можно спасти. Но он ее не спас, не научил ее верить, что она сумеет пережить беду; и в тот вечер, когда завывал ветер, была непогода и Элен дрожала от холода в своем доме, а Лофтис, находившийся наверху, был слишком пьян, чтобы затопить печь, ужас и сознание провала охватили Кэри, словно по его спине прошлась мокрая морщинистая рука утопленницы, и он на какое-то время почувствовал себя отступником, обращающимся раздраженно, жестоко к Богу, который так и не объявился: «Почему, Бог?» Тем не менее он пытался что-то сделать даже после того.

А теперь вот это. Кого винить? Сумасшедшая Элен или нет, но она ведет себя гадко. Держась своей особой, неизменной манеры, она не дала Лофтису ни прощения, ни понимания и, главное, — гадко вела себя с Пейтон. Правда, и сам Лофтис оказался не таким уж хорошим, и в конце-то концов кто, кроме самого Господа, мог знать, где начинался и где кончался этот круг, состоявший из таких трагических подозрений и недопониманий? Кто был автором первоначального злодеяния? Пейтон — подумаем о Пейтон. Она выше упрека? Другие дети выросли даже в худших условиях. Возможно, ответ в Пейтон.

Кэри нажал на тормоз. В своей рассеянности он чуть не наехал на тощую цветную женщину, которая катила на велосипеде в одежде для крещения и продолжала бездумно крутить колеса с величайшей радостью на лице.

— Из-извините, Элен! — воскликнул Кэри и, придя в себя, добавил: — Я подумал, что вы через некоторое время нашли это, Элен.

— Что? — безо всякого интереса спросила она.

— Все, что вы искали. — Он поехал дальше. — Некоторое время. После… после того, как умерла Моди.

— Нет.

— Нет… — соглашаясь с ней, вздохнул он, — нет, не нашли. — Потом: — Он нуждается в вас. Вы нужны друг другу, — снова пробормотал он тихо и тщетно. — Ой, смотрите-ка, — вдруг произнес он. — Смотрите туда.

На подъезде к захудалой бензоколонке, которая, по-видимому, была также и закусочной, стоял катафалк перед пустым лимузином. Кэри быстро свернул с шоссе, взвизгнув шинами. Он остановился за лимузином и стал осматриваться. Он никого не увидел, однако откуда-то возле катафалка и по другую сторону его — там, где был поднят капот, — донеслись тихие голоса. Что-то металлическое — молоток или гаечный ключ — упало на гравий.

— Значит, — сказал он, — они должны быть тут.

— Да.

— Интересно, что случилось?

— Я не знаю.

— Интересно, что могло случиться, — повторил он, но ответа не последовало. — Что ж, — сказал он, — выйду-ка я и посмотрю.

— Да.

— А вы не хотите выйти и на минутку зайти туда? Тут жарко. Сидеть в машине.

— Нет.

— Вы уверены?

— Да.

Дневная жара несла с собой опьяняющий и тяжелый застой; по дороге проехал грузовик, полный негров, и шум его потерялся на востоке. Вокруг них залитые солнцем, высохшие, чуть ли не выжженные, как после засухи, поля были пусты и не жужжали насекомые, среди сорняков не было ни стремительных взлетов, ни шуршания, а в темных сосновых лесах позади не слышалось птичьих звуков. Все умчалось от жары. В воздухе пахло бензином, и Кэри стал потеть.

— Элен. Вы не хотите сесть… здесь?

— Да.

Он направился к катафалку — в этот момент она что-то сказала. Ему показалось: «Постойте». Он повернулся.

— Я не хочу видеть эту женщину, — произнесла она ровным, ясным голосом. — Вы меня поняли, Кэри? Она…

— Что, Элен, дорогая?

— Я не хочу видеть эту женщину. Я не хочу встречать ее взгляд.