Уйди во тьму

К западу от кладбища на небе появились большие облака — они наслали длинные тени на землю и ветер, трепавший деревья. В нескольких милях оттуда уже шел дождь; гром гремел над кукурузными полями и над шоссе, сверкала молния — далеко, но грозно, белые длинные полоски мелькали на усиливавшемся ветру — Долли видела, что творится с погодой, и ей вдруг стало холодно, она набросила дождевик на плечи, к тому же в этом лимузине, остановившемся у кирпичной часовни цвета засохшей крови, она была совсем одна. А вокруг были могилы. Омерзительный ангел смотрел на нее отсутствующим взглядом овальных алебастровых глаз, демонстративно держа венок над фамилией Маккоркл. У другой могилы букет бурых мертвых роз в проволочной вазе покачнулся под напором ветра и с грохотом вылетел на дорогу. Долли нервно подскочила на своем месте, высморкалась в мокрый клочок «клинекс» и еще поплакала. Никто теперь не мог отдать должное ее страданиям — ну как он мог быть таким дрянным? И все произошло так быстро и жестоко: «А ты оставайся здесь». Вот так.

Раздался новый грохот грома, закончившийся страшнейшим треском. Казалось, разорвался сам воздух. Она снова подскочила, с испугом взглянув в заднее окошко. Буря шла по далеким полям кукурузы, неся перед собой пыль и всякий хлам; под напором ветра ошалело взлетела стая ворон, крылья их хлопали как ветряные мельницы, воздух наполнился их катастрофическими криками. Во дворе фермы две коровы неуклюже поскакали в укрытие, дверь в часовню начала хлопать, еще один венок упал на дорогу. Долли уткнулась лицом в руки, втягивая между рыданиями воздух, и стала вслепую шарить, отыскивая ручку, которая подняла бы стекло в окне. Ручку заело. Долли передвинулась на сиденье подальше от бури — ну как он мог быть таким чудовищем? Она взглянула на часовню, куда двадцать минут назад, — а Долли казалось, что прошли столетия, — удалилась вся компания. Ей ничего не было видно, она не слышала музыки — ни органа, ничего; они что, никогда оттуда не выйдут? Гроб с Пейтон, Милтон, Элен, похожая на привидение, толстый священник, мистер Каспер, его дурак помощник, старая негритянка — все исчезли в часовне, оставив ее позади и одну. «Вышло все так, — подумала она, фантазируя, — точно они исчезли во вратах ада». Ее трясло от страха, начинало тошнить, хотя одна мысль странным образом поддержи вала Долли в ее страданиях: она была единственной, кто все еще здраво мыслил. Элен была сумасшедшая, священник был сумасшедший, и Милтон — ну как иначе объяснить его поведение? «А ты оставайся здесь!» Резко, неистово, точно своим присутствием она осквернит часовню.

Теперь, словно сердце ее закрыли ставнями, ее мучил один-единственный страх, и он разрастался, как буря, и становился все сильнее. Не то, что Элен заберет Милтона назад — что-то говорило ей, что этого никогда не произойдет, — но что Милтон сегодня не вернется в машину, к ней. Это — в данный момент — больше всего страшило ее: она знала — или считала, будто знает, — что Милтон переживает большой трагический кризис: отсюда его необузданное поведение, мерзкие слова, враждебность. Конечно, бедняга свихнулся — эта история с Пейтон и все вообще. Она знала, что, когда это пройдет, он вернется к ней, извинится за свою сегодняшнюю жестокость и небрежение, и за то, что оставил ее сидеть в машине. Она знала его настроения не хуже своих. Но то, что, будучи все еще не в себе и в состоянии безумия или в чем-то другом, он не вернется сегодня в машину и ей придется ехать назад в город одной, так униженной перед всеми — перед этим дураком-гробовщиком и глупой негритянкой, — буквально парализовало ее от страха.