Уинстон Черчилль

Учитывая недовольство коллег относительно помощи Греции, Черчиллю пришлось пойти на хитрость. Прежде чем принять окончательное решение, он направил Идена (на тот момент — государственного секретаря по военным делам) в Каир для сбора дополнительных сведений и оценки влияния помощи Греции на текущие планы британцев в Египте. Иден сообщил о готовящемся масштабном наступлении в Северной Африке (операция «Компас»), что делало рассосредоточение сил не только нецелесообразным, но и опасным. Испытывая, с одной стороны, гордость за командующих, которые, наконец, стали готовиться к наступлению, Черчилль прекрасно понимал, что эта информация ставит крест на греческом проекте. Поэтому он задержал возвращение Идена в Лондон, не сообщив при этом Военному кабинету об операции «Компас». Не зная о готовящемся наступлении, члены Кабинета поддержали предложение помочь Греции за счет ресурсов Средневосточного командования.

Помощь оказалась своевременной, а оборона греков — успешной. Итальянцы отступили, вынудив дуче прийти к фюреру не с гордо поднятой головой, а с поджатым хвостом. Понимая, что от военных неудач итальянцев страдает репутация всех стран «оси», Гитлер также устремил в начале 1941 года взор на Грецию. Располагая разведданными о ближайших планах немцев, Черчилль вновь выступил за помощь Афинам. Но в этот раз ему пришлось столкнуться с более серьезным сопротивлением. Сначала сами греки отказались принимать помощь от англичан, боясь спровоцировать агрессию со стороны немцев. Но после кончины 29 января премьер-министра Иоанниса Метаксаса (род. 1871) и прихода на его место директора Банка Греции Александроса Коризиса (1885–1941) курс изменился. Но когда один рубеж сопротивления пал, неожиданно возникло новое препятствие со стороны Уэйвелла, который вел успешное наступление в Северной Африке и не хотел ослаблять свои силы ради сомнительных политических дивидендов. На этот раз Черчиллю нужно было согласие Уэйвелла, поэтому он направил в Каир Идена (уже в статусе министра иностранных дел) и начальника Имперского генерального штаба Дилла. Им поручалось совместно с главкомом на Среднем Востоке собрать необходимую информацию, проанализировать ситуацию, выработать общую позицию, в очном режиме обсудить и согласовать ее с греками и, при необходимости, с турками.

На этот раз также не обошлось без хитростей. При общении с Уэйвеллом и Иденом Черчилль сознательно добавлял, что озвучиваемая им точка зрения поддерживается Военным кабинетом, а докладывая в последнем ситуацию, он непременно ссылался на позицию трех ответственных лиц в Каире. При этом нельзя сказать, что премьер-министр лукавил. Скорее — манипулировал, поскольку все три ответственных лица, от которых зависело решение, — Дилл, Иден и Уэйвелл, будучи не согласны с помощью Греции в целом, подверглись воздействию различных факторов, которые заставили их изменить свое мнение и поддержать Черчилля. Диллу было легче всего (относительно, конечно), он просто уступил мнению большинства. Идену пришлось сложнее. Он недавно сменил лорда Галифакса во главе Форин-офиса, и помощь Греции была первым серьезным вызовом на новом посту в части демонстрации лояльности премьер-министру. Самая тяжелая ноша легла на плечи Уэйвелла, на которого было оказано самое большое давление. С одной стороны, его сделали крайним Дилл и Иден, которые заявили, что «это чисто военный вопрос и вам говорить, что делать дальше». С другой — он восемь месяцев подвергался тотальному прессингу со стороны премьера, призывавшего перестать бояться врага, прекратить мыслить оборонительными категориями, покончить с нерешительностью, положить конец пораженческим настроениям и пессимистическому настрою. В какой-то момент полководец не сдюжил и заявил, что «война сопряжена с трудностями, поэтому нам следует дерзать». Сам Уэйвелл понимал, что совершил ошибку, но ухватившись за его признание, Черчилль оперативно телеграфировал в Каир от имени Военного кабинета: «Раз у нас нет иллюзий, тогда мы направляем приказ: „Полный вперед“». Предчувствуя катастрофу, Уэйвелл обратился к Диллу, когда тот вместе с Иденом покидал Каир и направлялся в Лондон: «Я надеюсь, Джек, что именно ты будешь председательствовать на моем трибунале»[354].