Уинстон Черчилль. Личность и власть. 1939–1965

Одновременно с изучением вооружения Паунэлл отправился за поиском ответов в британские архивы. Анализ документов Военного министерства и военного кабинета показал, что в начале 1942 года база в Тобруке в основном использовалась для организации наступления. Поэтому главнокомандующий на Среднем Востоке генерал Клод Окинлек принял решение не предусматривать оборону Тобрука в случае его осады. По письменному распоряжению Окинлека минные поля, окружающие порт, были обезврежены, колючая проволока демонтирована, танковые рвы – засыпаны песком. Черчилль попросил Паунэлла уточнить, было ли известно об этом распоряжении в Лондоне, на что генерал ответил, что никаких свидетельств на этот счет ему обнаружить не удалось. Однако, как станет известно из опубликованных в 1957 году мемуаров генерала Джона Кеннеди (1893–1970) из Военного министерства, его ведомство действительно получило приказ Окинлека в начале 1942 года. Правда, тогда ему не придали должного значения.

В историю генерал Окинлек вошел не самым успешным военачальником, однако в отношении Тобрука он придерживался вполне разумного подхода, опирающегося на реалии войны в пустыне. Оборона отдельных баз и участков пустыни нередко является тяжелым и непропорционально затратным мероприятием с точки зрения тактической ценности получаемого результата. Окинлек не видел ничего критичного, если в случае успешного наступления противника он отведет свои войска к Эль-Аламейну, где организует основную линию обороны, будучи защищенным с юга непроходимой безводной впадиной Каттара. Черчилль же мыслил в категориях психологической войны и большой политики, для него любое отступление было фатально, а капитуляция, подобная сдаче Тобрука, – настоящей катастрофой. Хотя, по мнению современных исследователей, если бы не мелодраматизм Черчилля, значение этого эпизода в послевоенной историографии, несмотря на всю горечь поражения, получило бы менее резкие оценки²¹

.

Тобрук был нужен Черчиллю не только из-за политических и стратегических причин. Он показал надир, к которому привели военные усилия британцев после двух лет премьерства нашего героя, и как драматург войны Черчилль хотел подчеркнуть это. Затем начнется возрождение, и первым верстовым столбом на этом пути станет победа в битве при Эль-Аламейне в начале ноября 1942 года.

Одновременно с победой при Эль-Аламейне происходило другое знаковое событие. И имя этому событию – Сталинград, о котором Р. Шервуд сказал, что оно «изменило всю картину войны и перспективы ближайшего будущего»²²

. Современный британский исследователь Макс Гастингс указывает, что героическая оборона Сталинграда с разгромом шестой армии под командованием фельдмаршала Фридриха Вильгельма Паулюса (1890–1957) была «намного важнее Эль-Аламейна». Аналогичной точки зрения придерживаются и другие зарубежные исследователи, например член Британской академии профессор Д. Рейнольдс, который отмечает, что события на Волге «затмили во всех отношениях» победу в пустыне. «Эль-Аламейн мог быть проигнорирован немецкой пропагандой – все-таки большинство армии Роммеля составляли итальянцы, – но катастрофу у Сталинграда нельзя было скрыть от немецкого народа, – объясняет ученый. – По радио на протяжении трех дней исполнялась торжественная музыка, включая снова и снова Траурный марш Зигфрида из оперы Вагнера „Гибель богов“. Миф о Гитлере больше никогда не восстановится»²³.

Какое место в своем произведении Черчилль отводит событиям на Волге? Он представляет их как «решающую победу русских армий», а также восхищается стойкостью советских граждан, которых «ничто не могло сломить» и которые «со страстным упорством сражались среди развалин своего города». Но не стоит обманываться столь лестными речами. Например, в другом месте, описывая двухлетнюю борьбу в Новой Гвинее, он заявляет, что «эта кампания принадлежит к числу труднейших в истории войн ввиду упорного сопротивления врага, трудных условий местности, страшных потерь от болезней и отсутствия средств связи». А о Тунисской кампании, приведшей к пленению двухсот пятидесяти тысяч солдат противника, он говорит, что «никто не может спорить с величием этой победы». По его словам, она «сравнима со Сталинградом»²⁴.