Уинстон Черчилль. Личность и власть. 1939–1965

У каждой страны, как и у каждого человека, своя правда. Однако если рассмотреть ситуацию с надгосударственного уровня, то нельзя не признать катастрофические последствия подобного подхода. В Берлине тоже сидели неглупые люди, и, когда они увидели отсутствие слаженной операции союзников в критические годы: 1941-й и 1942-й, для них стало очевидным наличие разногласий между членами антигитлеровской коалиции, а соответственно, и значительные дивиденды, которые Третий рейх мог бы получить из подобной ситуации. Например, усиление группировки войск на Восточном фронте. В период с апреля по ноябрь 1942 года против Красной армии вводилось по десять свежих дивизий ежемесячно. А учитывая, что Восточный фронт был основным театром военных действий, столь значительное увеличение сил противника означало не только ухудшение ситуации для советских граждан, вынужденных проливать больше крови и тратить больше материально-технических средств, но и оттягивание общей победы с осложнением пути ее достижения. Последнее особенно удивительно, поскольку в сентябре 1942 года Черчилль не исключал поражения СССР, и эта перспектива приводила его в ужас. В своей записке генералу Исмею для Комитета начальников штабов за этот период он, в частности, отмечает, что «полное поражение России или превращение ее в незначительный военный фактор бросит против нас все германские армии»³⁹

. А главное, как англо-американские политики и военные собирались вести войну с Германией в этом случае, когда с захватом Советского Союза империя фюрера получила бы новые огромные источники сырья и продовольствия, сводя на нет экономическую блокаду? Наконец, наличие разногласий в коалиции подпитывало надежды немецкого руководства на заключение сепаратного мира с западными странами⁴⁰

, что усиливало подозрения и вызывало дополнительное ожесточение межсоюзнических отношений, причем не только в годы войны, но и в последующий период.

Отказавшись от открытия второго фронта в 1942 году, Черчилль не торопился осуществлять высадку во Франции, что расходилось с его собственными обещаниями, которые он озвучивал советской стороне. В главе «Визит Молотова», посвященной лондонской встрече с народным комиссаром в мае – июне 1942 года, Черчилль признает, что «считал чрезвычайно важным не вводить в заблуждение нашего союзника». Дабы представители из ССССР не питали ложных надежд, он вручил Молотову памятную записку, из которой «ясно следовало, что хотя мы делаем все от нас зависящее <…> мы не связываем себя обязательством действовать». Он приводит текст этой записки, в которой недвусмысленно сказано о невозможности подтвердить проведение операции, поэтому «мы не можем дать обещания в этом отношении». Последняя фраза была ключевой, и, по словам Черчилля, он не раз обращался к ней, когда «Советское правительство выступало с упреками» или когда «Сталин лично ставил этот вопрос» перед британским премьером⁴¹

.

Эпизод с памятной запиской является показательным примером искусного использования фигуры умолчания. В своей книге Черчилль привел лишь один абзац из документа, содержащего на самом деле восемь пунктов. В том числе важное упоминание о том, что «мы концентрируем наши максимальные усилия на организации и подготовке вторжения на континент Европы британских и американских войск в большом масштабе в 1943 году». В записке «не устанавливалось никаких пределов для размеров и целей этой кампании», но сообщалось, что «на начальной стадии» она будет выполнена «британскими и американскими войсками в количестве свыше одного миллиона человек»⁴²

.

Другими словами, обещание провести масштабную высадку в Северной Франции в 1943 году все-таки было дано, но не было выполнено. «Сокровенной мечтой» Черчилля, как выразился В. М. Фалин, было «взять приз в великой войне малой британской кровью»⁴³. С такой мечтой трудно предпринимать действия, подобные масштабной высадке своих войск на вражеской территории. Но помимо личностных установок на планы союзников влияла и реализация намеченной стратегии.