Уинстон Черчилль. Личность и власть. 1939–1965

Признание важности театрального начала в публичной жизни, а также поклонение перед борьбой являли собой не разрозненные темы, случайно оказавшиеся на страницах «Истории». Речь идет о лейтмотивах творчества Черчилля, которые встречаются во многих его произведениях. К аналогичным темам относится и великодушие, которое наш герой считал определяющим качеством государственного деятеля. Тема великодушия получает в новом произведении неожиданное развитие. Вначале кажется, что автор в очередной раз хочет воспеть эту важную в его понимании добродетель. Описывая историю жизни Альфреда Великого, он приводит эпизод, когда король захватил жену и двух сыновей своего противника Хэстена. В эпоху Альфреда с пленными, да еще такими, не церемонились, но Альфред к удивлению и недовольству многих своих подчиненных, вернул супругу Хэстену, а его сыновей крестил, и даже стал крестным отцом одного из них. В те времена, указывает Черчилль, «понять подобное поведение было трудно, но этот поступок послужил одной из причин, почему в более поздние времена Альфреда называли Великим». Альфред не смог прекратить войну, но Хэстен участие в ней больше не принимал[60]

.

Мораль этой истории очевидна и прекрасно соотносится с взглядами автора, изложенными в его предыдущих произведениях. Но на этот раз Черчилль, не ограничиваясь одним эпизодом, идет дальше и демонстрирует читателям другую сторону медали. Он напоминает, что ни одно правило не является универсальным и ни одна модель поведения не считается абсолютно правильной в любой ситуации. Комментируя прощение Ричарда Львиное Сердце (115 7-1199), которое тот даровал предавшему его брату Иоанну Безземельному (1167–1216), он отмечает, что поступок короля «нельзя назвать мудрым». Аналогичную мысль он повторяет при анализе решений короля Эдуарда IV (1442–1483) во время Войны Алой и Белой роз. Проявив «неслыханное в этой войне милосердие», король не только простил захваченных высокопоставленных недругов, но и вернул им поместья, а кого-то даже назначил себе на службу. Демонстрируя благородство, Эдуард просчитался. Он не учел, что его недоброжелатели «могли на время отказаться и даже предать дело», которому служили, но «оно все равно оставалось их путеводной звездой». Великодушие короля не разжалобило сердца недоброжелателей. Борьба продолжилась, только с новыми силами и новыми знаниями, переданными врагам по доброте душевной увлекшимся рыцарским поведением королем[61]

.

Еще одной темой, которая получает неожиданное развитие, становится конфликт между гражданскими и военными руководителями во время боевых действий. Начиная с «Мирового кризиса», Черчилль последовательно отстаивал позицию, что в этом споре последнее слово всегда должно оставаться за политиками, поскольку они видят ситуацию в целом и способны учесть множество технологических, экономических, внешнеполитических и прочих факторов, которыми не владеют профессиональные военные. Не отказываясь от своих воззрений, Черчилль предлагает несколько иную трактовку этой проблемы. В качестве объекта для исследования он выбирает не кого-нибудь, а самого Линкольна. Сравнивая руководителя Союза и президента конфедератов Джефферсона Дэвиса (1808–1889), он отмечает преимущество последнего. Дэвис был выпускником Вест-Поинта, служил в регулярной армии, участвовал в войне с Мексикой. Неплохо разбираясь в премудростях военного дела, он «не только подбирал нужных людей, но и выручал их в трудную минуту». Костяк генералитета армии Юга сохранился на протяжении всей войны, и если кто-то выбывал из обоймы, то не из-за кадровых перестановок, а в результате смерти на поле боя. Линкольн, напротив, руководствовался при назначении чисто политическими мотивами, идя при этом на поводу у своего окружения и меняя полководцев после первой же ошибки. «Ни один из генералов, командовавших федеральными войсками в конце войны, не занимал высоких командных постов в ее начале», — констатирует Черчилль. Он осуждает Линкольна, считая, что его модель поведения имела негативные последствия, поскольку те, кто «боялся президента больше, чем врага на передовой, слишком нервничали, чтобы сражаться в полную силу». Перечисляя нервотрепки, выпавшие на долю генерала Макклеллана, политические враги которого из «бездарного военного министерства» «только и искали любой возможности, чтобы погубить его», Черчилль приходит к выводу, что «когда появляется великий военачальник, мудрое гражданское правительство обязано наделить его сразу всем объемом полномочий в военной сфере»[62].