Уинстон Черчилль. Личность и власть. 1939–1965

Почему Черчилль придавал столь существенное значение парламенту? Наряду с законодательными инициативами, этот институт стал вторым эффективным инструментом, ограничивающим власть короля, или, как выразился Черчилль, он был «конституционной оппозицией, способной контролировать управление, не разрушая его». Для того чтобы нагляднее показать развитие нового института, Черчилль начал описание истории парламента с разбора этимологии этого термина, которое происходит от французского parler

— говорить. Он указывает, что в 1086 году Вильгельм Завоеватель «долго разговаривал» со своими приближенными, прежде чем приступил к составлению знаменитой «Книги Страшного суда». Будучи сам не понаслышке знаком с парламентскими процедурами, Черчилль высоко ценил дискуссии и споры. «Полемика обеспечивает жизнестойкость правительства и позволяет ему оставаться на плаву», — заметит он во время одного из заседаний палаты общин. По его мнению, «процесс поиска ответа» на очередное критическое замечание, порой является «толчком к поиску средства для решения проблемы».

Со временем, помимо консультаций с монархом, у парламентариев появится дополнительная функция — разбор жалоб и общее регулирование законодательства, также расширится и их представительская платформа. Все большей популярностью начнет пользоваться идея, что «если королю недостаточно „обсудить дела“ с собственным Советом, то и бароны, представляющие фактически самих себя, не могут претендовать на исключительное право считаться Советом королевства», — поясняет Черчилль. На сцене появились новые участники: мелкопоместное дворянство и горожане, которые постепенно оттеснят баронов, изрядно ослабших в гражданских смутах XV века. Парламент станет «пусть и не идеальным, но представителем интересов всей нации». Знакомя читателей с этими изменениями, Черчилль указывает, что «вместо своевольного деспотизма короля» была предложена «не губительная анархия феодального сепаратизма, а система сдержек и противовесов, которая позволяла согласовывать действия с монархией и препятствовала извращению сути королевской власти тираном или глупцом»[167]

.

Анализируя систему государственного управления, Черчилль одновременно излагал и собственные взгляды. «Я презираю тиранию в любом обличье и в любом месте, где бы и как бы она ни появилась», — заметит он Морису Эшли в апреле 1939 года, добавив, что «все это, разумеется, применимо к нынешней ситуации»[168]

. В 1939 году тирания приняла «обличье» Гитлера, а «местом», где она начала господствовать, стала Германия. Ни до, ни после Второй мировой Черчилль не питал враждебности к немцам. Но тот факт, что родина Гёте, Вагнера и Планка дала жизнь противному человеческой природе политическому учению, представлявшему угрозу для всего мира, оказало существенное влияние на его произведение.

В первом сохранившемся тексте «Истории», датированном 9 сентября 1938 года (накануне подписания Мюнхенского соглашения), есть фрагмент, в котором описывается, что обнаружил бы житель Римской Британии III века, «проснись он в наше время». Кому как ни Черчиллю было знать, сколь многое изменилось за прошедшие семнадцать веков — особенно «скорость передвижения и объем печатной и вещательной продукции». Не все изменения, правда, были положительны. Замечая, что путешественник во времени обнаружил бы «более толстые книги по истории, уступающие Тациту и Диону Кассию», автор проходится по деградации интеллектуальных стандартов; а напоминая, что некоторые испорченные граждане постарались бы вызвать у вымышленного героя «множество племенных и расовых предубеждений и враждебных чувств, которых он не испытывал прежде», он указывает на происходящие на континенте бесчинства. Но главная мысль, которую Черчилль хотел донести до читателей, сводится к другому. Да, многое изменилось, однако многое осталось неизменным. Совершивший скачок во времени нашел бы, что «многие законы являются прямым продолжением тех, которые ему знакомы». Он обнаружил бы ту же религию и знакомые ему «шедевры древней литературы». Он увидел бы «прочное правительство» и ощутил бы «чувство принадлежности огромной империи». Он испытал бы те же страхи: «он так же опасался бы гуннов». В дальнейшем Черчилль заменит последнее слово на «пришельцев из-за Северного моря». Но общий посыл с угрозой от «империи, расцвет которой уже миновал» и «боязнью внезапного нападения варварских сил, вооруженных равным по мощи оружием», сохранился[169]

.

Фрагмент с аллюзией на Третий рейх был не единственным, где затрагивалась злободневная тема. Немецкий след пустил и более глубокие корни. В год появления Черчилля на свет — 1874-й, английский историк Джон Ричард Грин (1837–1883) опубликовал свою самую известную книгу «Краткая история английского народа». Грин считал, что современные обитатели Туманного Альбиона произошли от немцев, а сама Германия позиционировалась им не иначе как «отчизна английской нации»[170].