Уинстон Черчилль. Личность и власть. 1939–1965

Пользуясь случаем, Черчилль воскрешает и своих прямых предков. Причем речь идет не только о 1-м герцоге Мальборо, без которого трудно представить британскую историю конца XVII — начала XVIII века. В тексте также упоминается отец полководца, двойной тезка автора — Уинстон Черчилль (1620–1688), сквайр из Дорсетшира, сражавшийся на стороне роялистов, получивший ранение и отметившийся историческим трудом «Божественная Британия». Находит Черчилль повод сказать несколько слов и о своем отце. Он отмечает — не без основания, — что лорд Рандольф (1849–1895) сделал «стремительную карьеру», а также вступил в противоборство с руководством собственной партии. Черчилль цитирует письмо отца в The Times,

в котором тот обвиняет лидеров тори в «ряде упущенных возможностей, малодушии, воинственности в самые неподходящие моменты, колебаниях <…> зависти, пошлости, отсутствии прозорливости». Не самые безобидные заявления. Но лорд Рандольф шел напролом, размахивая знаменем демократии тори и приобретая популярность у широких масс. В книге подчеркивается «оглушительный» характер его успеха и отмечается, что сын герцога Мальборо «приобрел почти столь же сильное влияние, как Солсбери». С премьер-министром, кстати, отношения у дерзкого политика не сложились. «Идеи лорда Рандольфа о торийской демократии не высекали искру в традиционном консерватизме Солсбери», — отмечает Черчилль. Разрыв двух ярких фигур был неминуем, и для одного из них эта схватка закончилась трагически. Однако это уже другая история.

В основном, говоря о личностях, которым «суждено изменить историю своей страны», Черчилль указывает на их неожиданный выход на подмостки истории, причем чаще во время нестандартных, критических ситуаций: «откуда не ждали, появился лидер, которого так долго не доставало национальной оппозиции», или «как это часто бывает во время великих кризисов, появился человек, способный переломить ситуацию», или «как почти всегда бывает при крутом повороте судьбы, в эру опасности и упадка на сцене появляется одна из величайших в истории фигур». Таким образом, подчеркивается свобода выдающихся персоналий от условностей принятого фарватера развития общественных процессов. Они действуют вопреки им, устанавливая свои правила и добиваясь результатов, недоступных обывателям. Черчилль показывает, как одна сильная персоналия способна менять направление истории, определять будущее современников, идти наперекор общественному мнению и достигать успехов, немыслимых и невозможных для большинства[345]

.

Подобные воззрения вступают в противоречие с историческими теориями о роли процессов, масс, течений и учений. Контрастируют они и с понятием институтов, рассмотренным выше. Но Черчилль, признавая важность институтов, демонстрирует и другую сторону медали. Он уверенно стоит на своем, доказывая, что не отвлеченные факторы, а один лишь авторитет Вильгельма Завоевателя сдерживал «разношерстную армию», которая не была скреплена «ни феодальной верностью, ни патриотизмом, ни моральным долгом». Что такие личности, как Генрих II — герцог Нормандии и Аквитании, король Англии, граф Анжуйский, Турский и Менский, — создают династии и программируют будущее, «придавая своей стране те черты, которые сохраняются и по сей день». Что «сила и собственный пример» Веллингтона спасли его войско и позволили ему одержать решающую победу над Наполеоном, и «только непоколебимой твердости Джорджа Вашингтона в Войне за независимость американские колонии обязаны достижением своей цели». Что «исход борьбы, которая шла на огромной территории от Индии на востоке до Америки на западе, зависел от усилий одного человека» — Питта-старшего, политика которого «была словно проекцией агрессивной властной личности на огромном экране». Питт «презирал партии и партийные организации», и его карьеру Черчилль рассматривал ни много ни мало, как «призыв к сохранению индивидуальности» в государственном управлении[346].