Уинстон Черчилль. Последний титан

По сути два государственных деятеля расходились как в целях, так и в средствах их достижений. Чемберлен, прекрасно знавший проблемы британской экономики и понимавший неспособность Британии вести одновременную войну с Германией, Италией и Японией, верил в политику умиротворения, в то время как Черчилль предупреждал, что заявления Гитлера о дружбе означают лишь просьбу «вернуть бывшие колонии», а также дать согласие на «развязывание немцам рук в Центральной и Южной Европе». Он считал предоставление подобной свободы грубейшей ошибкой, заявляя о недопустимости поддерживать «кипение нацистского котла за счет откусывания территорий» других стран. Относительно средств Черчилль видел основную угрозу практики двухсторонних соглашений в широких и неочевидных возможностях Гитлера добиваться своего путем стравливания бывших союзников друг с другом. Так, высказанная Черчиллем еще в период интервенции мысль о том, что Германия должна служить барьером против большевистской России, упала на плодородную почву и дала в 1930-е годы осязаемые плоды. Чемберлен и его сподвижники считали выгодным укреплять, развивать и поощрять милитаризацию Германии, как противовес СССР. Примечательно, что сам Черчилль относился негативно к собственному тезису пятнадцатилетней давности. Весной 1935 года он следующим образом описал его советскому послу в Лондоне И. М. Майскому (1884–1975): «Эти люди рассуждают так: все равно Германии где-то нужно драться, в какую-то сторону расширять свои владения – так пусть она лучше выкроит себе империю за счет государств, расположенных на востоке и юго-востоке Европы!» По словам британского политика, подобные взгляды являются «сплошным идиотизмом». Он считал, что «никаких уступок Гитлеру делать нельзя», поскольку «всякая уступка с нашей стороны будет истолкована как признак слабости и только окрылит Гитлера к повышению его требований». Еще в июле 1934 года он предложил Майскому: «Почему бы нам не объединиться в борьбе против общего врага?.. Я был противником коммунизма и остаюсь его противником, но ради целостности Британской империи я готов сотрудничать с Советами». Во второй половине 1930-х годов он пришел к стойкому убеждению, что единственным эффективным средством сдерживания нацистского монстра являет союз Британии, Франции и СССР. Но Чемберлен не воспринимал советов аутсайдера, чем вызвал у нашего героя лишь злобные высказывания в свой адрес. Черчилль сравнит нового премьера с «муниципальным клерком, наблюдающим за европейской обстановкой не с того конца водосточной трубы», а в другой раз добавит: «В глубине безликой душонки Невилла нет ничего кроме низкой и подлой капитуляции»{251}

.

Не встретив поддержки у нового премьер-министра, Черчилль сохранил свою оппозиционную линию, идя, по его собственным словам, «своим путем» и «действуя независимо в борьбе за безопасность нашей страны и всей цивилизации». Были у Черчилля и свои сторонники, правда, поддерживающие его не столько из политических убеждений, сколько из коммерческих интересов. Политика и бизнес были тесно переплетены на Туманном Альбионе, определяя как внутренние, так и внешнеполитические решения. Например, Н. Чемберлен и канцлер Казначейства Дж. О. Саймон владели акциями Imperial Chemical Industries

(«Имперский химический трест»), тесно связанного картельными соглашениями с немецкими концернами, что, как считают исследователи, могло оказывать влияние на принимаемые решения в пользу умиротворения Германии. Учитывая, что укрепление Третьего рейха теснило британцев в колониях, против политики умиротворения выступили тори, имевшие интерес в колониальном бизнесе. В парламенте заседали 35 депутатов-консерваторов, которые занимали в общей сложности 43 директорских поста в монополиях и трестах, связанных с Британским Содружеством наций – Южной Африкой, Канадой и Австралией. Они-то и стали новыми сторонниками Черчилля, который, кстати, даже по мнению советских историков, «не был связан непосредственно с какими-либо монополистическими группами»{252}.