Уинстон Черчилль. Последний титан

После войны Черчилль выступил с концепцией развития с США «особых отношений», считая, что от помощи и поддержки Вашингтона зависит будущее его страны. Но насколько были заинтересованы американцы в объединении усилий с бывшей метрополией? В отличие от почившего Рузвельта, Трумэн не испытывал ностальгии по успешному сотрудничеству в военный период. У него был свой взгляд на американское будущее, и Британии, с которой у США было немало разногласий в геополитической сфере, в нем отводилось не самое приоритетное место. Черчиллю пришлось приложить значительные усилия, чтобы изменить мнение американского президента и вызвать интерес к «особым отношениям». В октябре 1945 года он получил от президента Вестминстерского колледжа в Фултоне, штат Миссури, Фрэнка Льюиса Макклюра (1896–1979) письмо с предложением выступить с «серией лекций». Обычно британский политик отвечал на подобные обращения вежливым отказом. Но в этот раз, обратив внимание, что письмо сопровождалось припиской Трумэна, Черчилль принял предложение, согласившись на одно выступление. Заручившись поддержкой президента США, который подтвердил готовность прибыть вместе с ним в колледж и сказать приветственное слово, Черчилль решил использовать выступление в Фултоне для обоснования значимости братского союза двух стран. Речь, получившая название «Мускулы мира», была прочитана 5 марта 1946 года и стала одной из самых знаменитых в жизни политика.

Для того чтобы заинтересовать американцев перспективами кооперации, Черчилль указал на наличие общей внешней угрозы, противостоять которой мог исключительно братский союз двух англоязычных стран. В качестве такой угрозы – свободе, демократии и безопасности, он выбрал СССР – государство, с которым его страна вместе сражалась четыре долгих года против нацистской Германии. Заявив, что многие страны Центральной и Восточной Европы «подвергаются все более ощутимому контролю, а нередко и прямому давлению со стороны Москвы», он произнес в Фултоне эпохальные слова: «Протянувшись через весь континент от Штеттина на Балтике до Триеста на Адриатике, на Европу опустился железный занавес». Черчилль использовал до этого выражение «железный занавес» несколько раз: в телеграммах Трумэну от 12 мая и 4 июня 1945 года, затем во время дискуссий в Палате общин 16 августа и в письме супруге 24 сентября того же года. Считается, что он позаимствовал его из статьи Йозефа Геббельса (1897–1945), опубликованной в феврале 1945 года в номере газеты Das Reich

. Но есть и другие первоисточники. Одним из первых это словосочетание при описании политических реалий употребил Василий Васильевич Розанов (1856–1919) в своей последней работе «Апокалипсис нашего времени» (1918–1919). Европейцев с этим выражением познакомила социалистка Этель Сноуден (1881–1951) в своей книге «Через большевистскую Россию» (1920). В 1924 году британский посол в Берлине Эдгар Винсент 1-й барон Д’Абернон (1857–1941) использовал аналогичную идиому для обозначения присутствия французских войск в Рурской области, назвав последнюю «железным занавесом между сценой и зрителями». Из того, что могло привлечь внимание Черчилля, выделяется роман Герберта Уэллса «Пища богов» (1904), где знакомое выражение употребляется дважды. Сам Черчилль, когда его спросили, какой первоисточник использовал он, ответил, что «не слышал это выражение раньше, хотя, как и все, был знаком с “железным занавесом”, который опускается» на сцену во время пожара. Именно в этом контексте он и употребил этот термин из театрального мира, пытаясь остановить распространение пожара коммунистической тирании{387}.

Выступление Черчилля в Фултоне вызвало ожидаемую негативную реакцию в СССР и неожиданную аналогичную реакцию в США и Великобритании. Пресса осудила британского политика за распространение «отравляющих доктрин» и стремление «обеспечить посредством оружия мировое господство США и Британской империи», а также не поддержала его идею братского союза, заявив, что «Соединенные Штаты не хотят никакого союза и всего того, что связано с любым союзом с какой-либо страной». Помимо журналистов от британского политика также открестились президент США, который заявил во время поспешно организованной пресс-конференции, что не знал заранее о содержании речи, а также британский премьер-министр и глава Форин-офиса. Они предпочли отрицать выдачу «разрешения британского правительства», утверждая о незнании намерений экс-премьера, а также об отсутствии желания «высказывать какое-либо мнение о выступлении, которое имело место в другой стране и осуществлялось частным лицом»{388}.