Уинстон Черчилль. Последний титан

Насколько серьезно можно относиться к подобным заявлениям? Бриджес, который с 1936 года был сенатором от Республиканской партии, не занимал никаких постов в правительстве и администрации президента США, а на момент встречи с Черчиллем возглавлял Совместный комитет по международному внешнеэкономическому сотрудничеству. Он не определял политику, не принимал судьбоносных решений, даже не был членом президентской партии. Поэтому вряд ли можно было надеяться, что озвученные ему мысли воплотятся в конкретные действия. Черчилль на это и не надеялся, понимая, что по таким вопросам нужно обращаться к президенту США, доступ к которому у него, кстати, был и для этой задачи не использовался. Аналогичные рассуждения справедливы и для других участников бесед с британским политиком. По словам Дж. Колвилла, Моран «редко, если вообще когда-либо, присутствовал там, где творилась история; как правило, его приглашали на последующий ужин». Ему вторит последний личный секретарь Черчилля Энтони Монтагю Браун (1923–2013), отмечавший, что представить Черчилля, который ведет с врачом серьезный разговор на политическую тему, так же сложно, как обсуждающим состояние своего пищеварительного тракта с военачальниками. Относительно Макензи Кинга, канадский политик действительно много лет находился в большой политике, но его карьера подходила к концу, а его время ушло. Через год после беседы с Черчиллем он покинет свой ответственный пост, а еще через два года – оставит грешную землю. Не исключено, что в своих заявлениях Черчилль преследовал иные цели, например, произвести на собеседника впечатление, посмотреть на его реакцию, поддержать свой образ противника паллиативных средств.

Даже в резкой фазе своего антисоветизма Черчилль не переставал выступать за налаживание отношений с Москвой. «Мы должны быть готовы достигнуть более дружественных и доверительных отношений с Советской Россией», – наставлял он в ноябре 1945 года министра иностранных дел в правительстве Эттли Эрнеста Бевина (1881–1951). В мае 1946 года Черчилль высказался в пользу «достижения хорошего и верного взаимопонимания с Советской Россией», отметив в октябре в одном из своих пресс-релизов: «Я всегда хотел, чтобы советское правительство сыграло одну из решающих ролей в восстановлении раздробленного мира». В мае 1947 года он отнес Советский Союз наряду с США, Европой и Британской империей к одной из четырех «главных опор всеобщего храма мира», а в начале следующего года заявил в парламенте, что единственным способом избежать войны является открытый диалог с советским руководством для последующего достижения взаимовыгодного соглашения. В марте 1949 года Черчилль признается, что его «целью и идеалом» является дружба с Россией по всем направлениям.

Примечательно, что все эти высказывания и предложения были озвучены до того, как у СССР появилась атомная бомба. В отличие от американских коллег Черчилль считал, что в «случае возникновения какого-либо страшного раскола между западными демократиями и русским народом» человечество ожидает «мрачная судьба». Он ясно понимал бесперспективность обращения к последнему слову науки и техники в области вооружений. «Катастрофа, которая последует в случае применения противоборствующими сторонами атомной бомбы, будет настолько чудовищной, что вызовет не только гибель всего того, что мы называем цивилизацией, но и, по всей видимости, приведет к прекращению жизни на земле», – предупреждал он еще в 1946 году. Однажды он уже согласовал использование атомного оружия, и теперь это решение не давало ему покоя. «Возможно, меня даже спросит Создатель, зачем я использовал эту бомбу?» – заметил он в одной из бесед в июле 1946 года. Он подумывал ответить Всевышнему: «Зачем Вы дали нам это знание, когда человечество свирепствовало в яростных битвах», на что один из собеседников его остудил, заметив: «Вы не можете обвинять ваших судей». В январе 1953 года, незадолго до инаугурации нового президента США, Черчилль обратился к Трумэну: «Мистер президент, я надеюсь, вы уже приготовили свой ответ, когда мы предстанем перед Святым Петром и тот спросит: “Я полагаю, что вы двое несете ответственность за сбрасывание тех атомных бомб”». Трумэн предпочел промолчать{394}.

После успешных испытаний атомного оружия в СССР риторика Черчилля в направлении мирного урегулирования начнет приобретать более настойчивый характер. Конец 1949-го – начало 1950 года можно считать переломным моментом во внешнеполитических взглядах лидера тори. Если после окончания войны пик его антисоветских высказываний приходился на 1946 год, после чего запустился механизм переоценки, то в 1949 и 1950 годах позиция британского политика относительно международной обстановки проходит точку бифуркации. Отныне он становится последовательным и рьяным сторонником нормализации отношений с Москвой, одним из первых западных политиков такого уровня, кто выбрал подобный путь.