Уинстон Черчилль. Последний титан

Несмотря на публикацию сборника и одержанную локальную победу, кампания против военных расходов была в долгосрочной перспективе проигрышным демаршем. Последующие десятилетия покажут, что армия Британии была нужна, особенно в европейской войне. Но для Черчилля это было неважно. Он следовал курсу отца. Не случайно в первом выступлении против инициативы Бродрика он принялся зачитывать фрагменты из писем лорда Рандольфа премьер-министру по схожему вопросу, говоря также, что своей критикой он поднимает «разорванное в клочья знамя экономии»{54}

, которое выпало из рук его отца. Учитывая, что после своего возвращения из Южной Африки летом 1900 года наш герой призывал укреплять британскую армию и оснащать войска современными видами вооружения, что было невозможно без соответствующего финансирования, а в последующие годы активно способствовал укреплению и развитию сухопутных частей, главная цель, которую стремился поразить Черчилль в кампании против Бродрика, состояла не в сокращении военных расходов, а в поиске своего пути наверх. Пока он делал это опираясь на опыт отца. Его отец ратовал за сокращение военных расходов, и он тоже. Его отец продвигал идею демократии тори с заботой о народе, и он тоже, направившись, как мы увидим дальше, на пастбища социальной политики. Его отец создал в палате общин «Четвертую партию», и он тоже, объединив своих единомышленников в парламентскую фракцию «Хьюлиганы», получившую имя в честь младшего сына премьер-министра и друга нашего героя Хью Гаскойн-Сесила (1869–1956), будущего барона Квиксвуда, хотя иначе как «Хулиганы» ее никто не называл. Его отец мечтал и боролся за создание общенациональной партии, и он тоже, став демиургом партии центра, которая бы объединила консерваторов и либералов, «одновременно лишенная омерзительного себялюбия и бессердечия тори, с одной стороны, и слепых аппетитов радикальных масс – с другой»

{55}

. Для более подробного изучения опыта лорда Рандольфа начинающий парламентарий взялся за написание его биографии.

Очередное обращение к творчеству принципиально для понимания личности Черчилля и ее восприятия в истории. Он относился к той редкой категории людей действия, которые также знамениты интеллектуальными достижениями. С материальной точки зрения обращение к перу и бумаге было важно для содержания сначала себя, а потом и семьи. В этом отношении интересно отметить, что, отдавая всего себя политике, Черчилль, которого большинство воспринимает исключительно в качестве государственного деятеля, на самом деле всегда оставался профессиональным писателем (в понимании профессии, как вида деятельности, приносящего основной доход). Но помимо материальных благ обращение к письменному слову было важно и по другим причинам. Во-первых, Черчилль получал от творчества огромное удовольствие, сравнивая свои литературные опыты с «золотой рыбкой в стеклянном сосуде, который рыбка сама себе и создала». «Этот сосуд всегда с тобой, – объяснял Черчилль. – В дороге он не расплескивается, и с ним никогда не скучно. То надо протереть стекло, то добавить или убавить содержимое, то укрепить стенки». Во-вторых, «вечноцветущая страна литературного творчества» служила отдушиной от грязных и нервозных политических будней. Даже в самый беспросветный период он знал, что «путь к отступлению» ему не отрезан. Он был спокоен потому что у него было место, «где ни один негодяй не сможет мне досадить, где мне никогда не придется скучать или сидеть сложа руки». В-третьих, эта стезя гарантировала относительную независимость. «Немногие так свободы, как писатели», – признавал Черчилль. Для творчества им не нужны ни сложные технические устройства, ни людской труд, ни первоначальный капитал. «Они суверены своей империи, самостоятельны и самодостаточны, – констатировал потомок герцога Мальборо. – Перо – великий освободитель людей и стран». В-четвертых, литературный труд относится к тем волшебным видам человеческой деятельности, которые помогают разорвать физические оковы, построив туннель в будущее и продлив жизнь отдельной, честолюбивой, не желающей мириться с бренностью бытия личности. Все материальные объекты рано или поздно исчезают – «пирамиды крошатся, мосты рушатся, каналы засоряются, железнодорожные пути зарастают травой, но слова, написанные две или три тысячи лет назад, остаются навеки»{56}.