Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965

Американская пресса в течение двух десятилетий отмечала стиль Черчилля, остроумие и литературные способности, а в апреле 1923 года его портрет появился на обложке журнала Time. В конце 1930-х Черчилля, изгоя в своей партии, много слушали в Америке, и часто его слова оказывались пророческими. В 1938 году в статье в Saturday Evening Post он призывал к созданию Соединенных Штатов Европы. И конечно, он предсказал ужасы, которые ждут Европу. Однако вплоть до декабря 1941 года большинство американцев, согласно опросам общественного мнения, проводимым Институтом Гэллапа, не интересовались ни событиями, происходившими в дальних странах, ни предсказаниями Уинстона Черчилля относительно наступления нового Средневековья. В 1941 году Чарльз Линдберг выступал на стадионах, куда стекались сотни тысяч людей, чтобы послушать его изоляционистские речи, и всегда начинали свистеть, когда Линди (так друзья называли Линдберга) упоминал имя Черчилля. Американцы поняли простую истину: если Америка вступит в войну, их сыновья будут воевать и десятки тысяч погибнут.

Черчилль, может, и был наполовину американцем, но он был настоящим англичанином, к тому же английским аристократом. Одеваться ему помогали слуги. Он носил массивные карманные часы Breguet[697]

– называл их «луковицей» – на тяжелой золотой цепочке, тянувшейся по жилету, что придавало ему вид папаши Уорбакса[698]

, и это в то время, когда большинство американцев не могли позволить себе ни жилет, ни золотые часы, ни золотую цепь для часов.

Черчилль нуждался в поддержке рабочего класса Америки, но его слабым местом было его прошлое. До 1940 года американцы видели в Черчилле не блестящего политика, а человека, от которого можно ожидать чего угодно, импульсивного, остроумного, иногда точного в предсказаниях, но в конечном счете ненадежного. «Большая часть ранней его карьеры напоминала игру «Змеи и лестницы», – вспоминал А.Дж. П. Тейлор, – и в тех случаях, когда он поднимался по лестнице, он, казалось, находил повод ползти вниз». Он вдохновлял Великобританию с тех пор, как стал премьер-министром, но Великобритания по-прежнему балансировала на краю пропасти. Учитывая его неоднозначное прошлое, он мог оказаться человеком, от толчка которого она свалится в пропасть[699]

.

Журнал Time в первом январском номере за 1941 год назвал Черчилля, ранее считавшегося ненадежным, «Человеком года» за 1940 год. Черчилль, объявили редакторы, обладает, как Ленин и Гитлер, ораторским талантом. С помощью слова эти три гиганта изменили ход истории, двое в плохую сторону, а один, Черчилль, в хорошую, и он одержал победу в этой борьбе: «Он [Черчилль] дал соотечественникам то, что обещал: кровь, тяжелый труд, пот, слезы и еще одно – невероятное мужество». Некоторые читатели написали письма, в которых выразили удивление. Черчилль – человек года? Почему не Гитлер? Гитлер мог претендовать на звание «Человек года» не из-за чудовищности преступлений, совершаемых им с 1939 года, а потому, что Гитлер, по мнению многих американцев, восстановил Германию. Рейхсфюрер построил сеть автобанов, которую американцы взяли за образец при строительстве сети автотрасс в Америке. Теперь он весьма энергично разрушал старый порядок. Автор письма из Нью-Джерси написал: «Если Англия победит… мир утратит возможность, чтобы им управлял самый умный человек со времен Моисея». Хотя сравнение Гитлера с библейским пророком, освободившим евреев от тирании, сейчас звучит как жуткая ирония, многие американцы не считали Гитлера – и всю Германию – врагом. И они задавались вопросом, заслуживают ли Великобритания и Черчилль их помощи и не находятся ли они на грани поражения, когда любая помощь придет слишком поздно[700].

Для того чтобы получить ответы на эти вопросы, Рузвельт отправил в Лондон Гарри Гопкинса. Он прибыл в Лондон 9 января в сопровождении Брэндена Брекена, который встретил его в городе Пул, расположенном на южном побережье Англии. Гопкинс зашел в свое посольство, расположенное на площади Гросвенор (Grosvenor Square), чтобы узнать последние новости, а затем пошел в Claridge’s. Черчилль отправил Брекена встречать Гопкинса по вполне понятным причинам. Брекен был другом Черчилля и посредником на протяжении почти двух десятилетий. Он, как и Черчилль, был оптимистом, но без перепадов настроения и депрессий. Когда Старик впадал в хандру, Брекен мог вытащить друга из этого состояния. К тому же он был министром информации и обладал самым широким спектром знаний. Если Брекен присутствовал на совещании, написал Колвилл, то «не было необходимости в справочной литературе». Через несколько часов после прибытия Гопкинса Брекен назвал Гопкинса «самым важным гостем, когда-либо посещавшим остров». Чрезмерная оценка значимости Гопкинса, учитывая свойственную Брекену восторженность, кажется предсказуемой, однако к его мнению прислушались, и в первую очередь Черчилль[701]