Ухожу в монастырь!

«Да. Меня зовут Ника. Я – такая же, как ты».

«Но почему? Почему ты решила мне помочь? И откуда ты узнала обо мне?»

«От мамы Михаэля».

«Виктория?!! Она… помнит о сыне… обо мне?!»

«Ты дурак, да? Как можно забыть о своем ребенке?! Да именно ее боль и тоска и вывели меня на вас с Помпоном!»

Кай почувствовал, как замерло, а потом бешено заколотилось его сердце, а мысли сплелись с эмоциями в нераспутываемый узел – общаться с незнакомкой он пока не мог.

Но беседа продолжилась – в нее вмешался робкий голосок сына:

«Мама? Моя мама? Она есть? Она… хочу к маме!»

Личико Михаэля сморщилось, и он горько заплакал.

«Скоро! Не плачь, маленький! Мама уже совсем рядом! Вас приведут к нам скоро!»

– Мама! – в голос рыдал мальчик. – Я хочу к маме!

– Мишанька, ты чего? – Старик ошарашенно переводил взгляд с заходящегося в истерике ребенка на бледного до синевы, но с безумными от счастья глазами Кая. – Чего это с вами обоимя? Он ить давно про мамку не вспоминал, чего вдруг?! Эй, эй, ты куда?! Стой, Мишанька, стой! Кай, да окстись ты – парень убежал!

Кай вздрогнул и оглянулся – маленькая фигурка в комбинезоне упорно таранила снег, медленно углубляясь в лес.

– Никуда он не убежит, не волнуйся, – улыбнулся мужчина. – Видишь, снег какой. Сейчас я его догоню.

– Да куда ж он рванул-то так, объясни!

– К маме.

– Какой еще маме?! Откедова она взялась?

– Приехала.

– Да ити твою мать!

– Степаныч, какая-то у тебя реакция странная на радостную новость!

– А ты оглянись! Казбек, Лок, стоять!

Угрожающий рык, грохот выстрелов, отчаянный визг смертельной боли…

Глава 40

Расслабленно бултыхавшееся в счастливой эйфории сознание поначалу лишь зафиксировало увиденное, не вникая в смысл ситуации. Но душа Кая, его сердце съежились и почернели, словно их опалило пламенем.

Испепеляющим пламенем боли…

Наверное, он слишком устал. Постоянная борьба за жизнь, вернее, за смысл этой жизни – сынишку, игра в слюнявого идиота, поединок с Брунгильдой, наконец, этот побег, завершившийся, как он думал, удачно…

Как он думал.

Но ведь он думал и о том, что выследившие его соглядатаи Брунгильды должны были передать свой маршрут сообщникам, он сам несколько минут назад предупреждал об этом Степаныча!

А потом – расслабился. Растаял ледяной стержень в душе, превратившись в лужицу счастья.

Теперь вот расхлебывай эту лужицу, кретин.

Смотри, как пойманным зайчонком бьется в руках одетого в белый комбинезон верзилы твой сын. Слушай, как он жалобно кричит, как он зовет папу на помощь. И наблюдай за тем, как снег под замершими на снегу собачьими телами очень быстро меняет цвет с белого на красный…

И кроши зубы в отчаянном бессилии – головы всех пятерых блеклоглазых клонов были надежно защищены шлемами.

– Сволочи!

За спиной клацнул затвор, но тот, кто держал мальчика, насмешливо покачал головой, кивнув на приставленный к виску ребенка пистолет:

– Даже не думай, старик. Даже не думай. Брось свою пукалку, иначе я снесу выродку полголовы.

– Говорил же – следи за мальчонкой, – глухо произнес Степаныч, медленно опустив на снег винтовку. – Догоню, догоню! Что, догнал?

Кай промолчал. Не потому, что возразить было нечего – ему вдруг стало все безразлично. Наверное, шок от увиденного окончательно спалил душу, оставив от желания бороться только пепел.

Он проиграл. Все. Конец. Остается одно – сдаться на милость победителей и надеяться только на их снисхождение. А может, удастся заслужить прощение жены? Тогда он будет жить, и жить комфортно. Кем-то вроде принца-консорта.

Михаэль? А что Михаэль – в конце концов, его вряд ли уничтожат. Все-таки носитель ценных генов, пусть и немного подпорченных самкой недочеловека. К тому же внешне сын – точная копия отца, так что вполне можно рассчитывать на то, что мальчик останется в живых и даже вырастет. Если переживет эксперименты ученых.

Ну а если не переживет – что ж, Брунгильда родит других детей, правильных…

– Ты чего столбом встал?! – зашипел Степаныч. – Сделай хоть что-нибудь! Вон энтих двоих, что без шлемов, отправь на выручку мальчонки!

– Успокойся, – холодно произнес Кай, – умей признавать поражение. Мы с Михаэлем возвращаемся домой.

– Домо-о-ой? – недобро прищурился старик, вглядываясь в ставшее вдруг каким-то неживым лицо мужчины. – А я думал, дом Мишаньки здесь.

– Ты ошибался.

– Папа! – Михаэль уже рыдал в голос, захлебываясь от отчаяния. – Папочка! Ты где?! Я тебя не слышу! Папа!!!

– Сдулся твой папа, – ненавидяще процедил Степаныч, – нет его больше.

Он хотел еще что-то добавить, но вдруг дернулся и замер. Озлобленное выражение его лица сменилось ошарашенным, а затем власть перешла к сосредоточенности.

Но Кай ничего этого не видел. Потому что не смотрел.

Он поднял вверх руки и равнодушно произнес:

– Я сдаюсь.

– Так я тебе и поверил, – ухмыльнулся державший мальчика. – Ты нас всех месяц дурил, притворяясь дебилом, так что новым спектаклем меня не проведешь. Тем более что с Гансом и Клаусом ты смог справиться, даже несмотря на их шлемы.

– Мне помогли псы. Но теперь их нет.

– Все, заткнись и делай, что тебе велят. Для начала отпусти Клауса и Ганса, они себя странно ведут.