Укол рапиры

Этим летом я впервые приехал в Вашу страну к друзьям. Когда уезжал из Варшавы, моя мать просила обязательно завернуть в город Барановичи, это километра полтора в сторону от Минского шоссе. В этом городе и неподалеку от него мать была в годы войны, там познакомилась с русскими партизанами, помогала им; двое из них живут в Барановичах и сейчас.

Я спокойно ехал из Бреста, дорога хорошая, погода тоже и после указателя «Барановичи» свернул направо. Раздался милицейский свисток, меня остановили, завели в будку, стали допрашивать, куда еду, почему свернул. Я объяснил, что еду в гости и не знал, что нельзя никуда сворачивать, объяснил, зачем мне в Барановичи. Но меня не отпускали, куда-то звонили, приехали двое в штатском, они с моих слов записали объяснение, грозили отправить обратно через границу, потом предложили заплатить 50 рублей штрафа. Мне было жалко таких денег, я стал спорить, говорил, что гостей так нигде не встречают, что когда к нам приезжают гости, они ездят по всем городам и селам; их никто не штрафует и никто им не грозит. В конце концов с меня взяли 25 рублей и отпустили.

Когда я приехал в Москву к друзьям, то узнал, что мне не разрешается выезжать за пределы Москвы, за кольцевую автодорогу. Почему? А я так Хотел посмотреть Загорск и Ленинград, Одессу, Тбилиси…

Я поехал в Управление, где дают визы, и спросил, отчего я никуда не могу двинуться. Разве я узник? Мне ничего не ответили, но пожелали узнать, куда я хочу. Я назвал Загорск, Ленинград и еще городов десять — и мне сразу дали разрешение. Тогда я попросил еще Барановичи и несколько других небольших городов по пути домой, и мне тоже все разрешили…

Я хотел бы знать, зачем это — сначала запрещать, обижать людей, чтобы потом разрешить? Разве можно так принимать гостей, если, конечно, хочешь, чтобы они к тебе ездили?..

С уважением Лех Малковский,

32 лет, физик».

Глава 3

А ПЕРЕД ТЕМ…

1

— Ты где Новый год встречаешь?

— Дома. С родителями. А ты?

— Не хочется мне с дедом и с бабкой. Наверно, уйду куда-нибудь к ребятам. Если возьмут.

— А может… Хочешь, я поговорю? Мои хотели в этом году в деревню поехать. Туда, где дом купили. Там сейчас хорошо: печку новую сделали, полы перестелили. Отец пол-лета занимался, и осенью тоже. Поехали с нами?

— Ну, неудобно.

— Чего неудобного? Места у нас хватает. Изба на три клетушки поделена. И еще кухня… Ну, Игорь, поехали!.. Моя подруга Саша… ты ее не знаешь… тоже должна поехать.

— А Кент с Барсиком?

— Куда же без них!.. Как раз в машине все поместимся… Если ты хочешь…

— Я-то хочу, Мила, ты знаешь.

— Тогда все…

У них установились еще с ранней осени простые ровные отношения. Простые в том смысле, что не надо было ничего утаивать или уточнять, не появлялось поводов для обид, упреков, для выяснения отношений. Не ущемлялось самолюбие одного за счет другого, никто не претендовал на роль лидера. И чтобы достичь этого, ни один из них не делал над собой никакого усилия, не наступал себе ни на горло, ни на любимую мозоль — все получалось само собой, с той предельной гармоничностью, о которой так пеклись древние греки и которая с той поры все реже и реже посещает человеческие души и тела.