Украденное ожерелье

Альбер ожидал, что найдет первую комнату освещенной, а прочие темными, ибо и граф, и его дочь, когда не выезжали вечером из дому, ложились по обыкновению рано. И он немало удивился, увидав, что вся анфилада комнат второго этажа погружена во мрак.

«Странно, – подумал он. – Жюльен еще не мог успеть раздеться и лечь в постель. Пожалуй, он настолько пьян, что не может сразу попасть к себе в комнату и лежит где-нибудь в коридоре на полу или ищет свечу и спички. Вот я, хоть и не пьян, а не имел их при себе, когда они были так нужны. На темной лестнице, будь при мне моя спичечница, я бы наверняка знал, кто мне встретился. А ну как это вор распоряжается теперь в их квартире?.. Вздор, у вора не могло бы быть ключа от парадной двери».

Размышляя таким образом, Альбер не спускал глаз с окон противоположного флигеля, ярко освещенных полной луной на совершенно безоблачном небе. Занавески были подняты, и, вглядевшись, Альбер ясно различил движущуюся у окон тень.

«Значит, я не ошибся, – думал он теперь, – бедняга в таком виде, что никак не может улечься в постель и бродит, сам не зная зачем. Однако это точно не он. Жюльен ниже ростом и более худой. Впрочем, при этом неопределенном освещении разве можно верно судить о росте? Вот он исчез, должно быть, улегся, не зажигая огня. Пора и мне последовать его примеру».

Он собирался отойти от окна, когда тень показалась в следующей комнате.

«Нет, не улегся, а перешел в кабинет. Опять бродит у окон, будто нарочно, чтобы дать мне возможность убедиться, что это действительно он. Вот нагибается, будто становится на колени – что же это значит, ровно ничего не понимаю… Опять исчез… Однако довольно, пора спать. Разве можно угадать, чего хочет человек после слишком веселого ужина? Завтра увижу его в клубе и спрошу, что с ним было ночью, что он искал у окон на полу».

Альбер, озябнув в нетопленной библиотеке, решился перейти к себе в спальню, которая точно так же, как спальня Арлеты в левом флигеле, была последней в анфиладе. В спальне по обыкновению топился камин и горела лампа, а на столе, по раз отданному Дутрлезом приказанию, кипел настоящий русский самовар и был приготовлен чайный сервиз.

«Ах, как здесь тепло и хорошо! К черту Жюльена с его тенью, ничего не может быть приятнее в такую пору, чем чашка горячего чая».

Подходя к столу, чтобы взять чайницу, Альбер вспомнил, что до сих пор еще не осмотрел свой трофей – вырванную им у ночного противника цепочку, и вынул ее из кармана. Осыпанный бриллиантами крупный опал висел на оборванной цепочке тонкой работы, по-видимому, составлявшей подвеску ценного колье или браслета.

«Что же это такое?.. Опал великолепный, какой цвет! Какая чистота! Вором-то оказываюсь я сам. И как это я, пусть и в темноте, не нащупал камни, а подумал, что у меня в руках осталось несколько звеньев толстой цепи? Да и что за чудо, зачем понадобилось Жюльену носить c собой по ночам такую драгоценную вещь. Что это был Жюльен – в этом теперь нет сомнений; граф никогда не возвращается так поздно. Но где Жюльен мог взять этот опал, зачем ему самому такое колье или браслет? Я никогда не видел ничего подобного на мадемуазель де ля Кальпренед, да и молодые девушки, насколько я знаю, не носят бриллианты. Эти, вероятно, принадлежали ее матери, но зачем попали они в руки Жюльена, зачем?..»

Новая мысль пришла в голову Дутрлезу, когда он рассматривал опал, поворачивая его во все стороны и любуясь его редкой красотой. Лицо его заметно омрачилось.

«Одним только можно объяснить эту странную историю. Жюльен много играет, наверное, он проиграл большую сумму под честное слово и, не решаясь признаться в проигрыше отцу, вздумал заложить это колье; вероятно, колье – опалы не оправляют в браслеты. Очень некрасиво все это – закладывать семейные бриллианты; да, некрасиво… Жаль мне семью… Завтра же пойду к нему и предложу ему взаймы нужную сумму, надеюсь, он не обидится на мое вмешательство. Очень хорошо, что ему не удалось занять под залог колье – должно быть, не удалось, если он нес его назад домой. Надо будет завтра его исповедовать и уговорить бросить игру. Теперь понятно и то, почему он не продолжал борьбу, не отплатил мне за мое достаточно резкое нападение на него. Побоялся шума и скандала с колье в руках. Но зачем же он держал его в руке, а не положил в карман? Зачем сам напал на меня вначале?.. Нет! Ничего не понимаю, авось завтра добьюсь толку от него самого!..»

Спрятав опал в ящик своего письменного стола, Дутрлез продолжал в волнении ходить по комнате и опять подошел к окну. Спальня и кабинет Жюльена оставались во мраке; следовательно, он лег спать без огня, побоявшись, вероятно, разбудить отца или, выпив с горя не в меру, не имел даже сил раздеться. Так ли это или нет, но теперь Дутрлез не сомневался, что его противник был не кто иной как молодой де ля Кальпренед.