Украденные мощи. Афонские рассказы

– Да нет, ничего-ничего…

– Послушайте, Антоний, а вашему отцу Дионисию не нужны еще работники? – я улыбнулся, как агнец. – Хотелось бы помолиться Богу на этой святой земле и заодно заработать немного денег. А?

Антоний вдруг оживился.

– Конечно, особых барышей вы там не получите. Кстати, какая у вас профессия?

– Я ки…к-каменщик.

– Ну, каменщики нам нужны. Правда, отец Дионисий платит нам всего по тридцать евро за день. Скуповат, ничего не скажу. Но при этом кормежка и крыша над головой – дармовые.

– Дармовые? Отлично! Ну, так по рукам? – я вновь протянул свою ладонь и сразу ее отдернул. – Ой, простите, забыл.

– Да нет, ничего-ничего… – Антоний вытащил блокнот и нацарапал адрес отца Дионисия. – Сначала доезжаешь на автобусе до остановки Hotel Halkidiki – там находится автовокзал, затем садишься в автобус на Уранополи. В этом городе ночуешь, вот адрес – дешевая гостиница, и утром дожидаешься парома. Предварительно купи билет и «димотирион».

– Димо…что?

– Димотирион – пропуск на Святую гору. Затем доплывешь на пароме до Дафни и там спросишь в любом магазине, где кафизма Спиридона Тримифунтского, а лучше всего сразу спроси отца Дионисия – русского священника. Ты все понял? – Антоний по-братски посмотрел на меня.

– Я же прилечу обратно только через месяц, а сегодня улетаю на родину, в Торжок, хочу повидать свою семью.

Через два дня я снял со счета все мои деньги, наврав приютившим меня понтийцам, что я уплываю на Крит отдыхать, и собрался на Афон.

Дорога была на удивление легкой, и, когда я уже подъезжал к Уранополи, большая круглая луна серебряного цвета висела над громадой Святой горы – места, где мне, возможно, удастся скрыться от заслуженного возмездия, которое уже приготовила мне судьба.

Отец Дионисий – приятный в общении, понимающий все старец – обладатель шикарной кельи, к сожалению, узнав, что я ничего не умею по строительству, не взял меня на работу, и я принялся просто бродить по Святой горе, посещая разные монастыри, кельи и скиты. Какое-то время в монастырях меня принимали со всей теплотой и гостеприимством, потом, когда мой димотирион закончился, стали относиться холодней, затем и вовсе перестали пускать на ночлег, в лучшем случае говоря, чтобы я посещал их не более одного раза в месяц. Что ж, жизнь есть жизнь, я нисколько не обижался на монахов, зная, что я для них – простой бродяга, которых здесь и без меня хватало. Правда, у меня еще оставались деньги, поэтому я особо не бедствовал. Это было хорошее место, чтобы скрыться от преследований, мало кому придет в голову идея искать меня именно здесь. Мне нравился Афон, и, несмотря ни на что, я решил бродить по этой святой земле до наступления холодов, а дальше будет видно.

Для меня важно было не столько то, что Афон дарит мне эти чудесные дни, продлевая мою земную жизнь, сколько идущее из самых тайников души желание искупить свою вину перед людьми и Богом. Сегодня я лучше бы выбрал смерть, чем взял бы ту винтовку, которую предложил мне армейский приятель. Я подчинялся какому-то невысказанному обету – ходить по горе и вести бродячую жизнь, пока Бог не освободит меня от мук совести. Здесь, на Афоне, я приобрел нечто абсолютно ценное, то, что не купишь ни за какие деньги, – надежду на искупление своих преступлений.

Сегодня я шел, как здесь говорят, к Панагии, то есть к Богородице, – так называется храм с большим залом, где паломники могут переночевать на своем тяжелом пути к вершине Афона, откуда открывался прекрасный вид на весь полуостров.

Был вечер, минут через десять уже начнет быстро темнеть. У меня был небольшой летний спальный мешок, который оставили неделю назад в той же Панагии какие-то германские туристы, а также пакет с едой и пивом. Если в храме не будет никаких паломников, буду в тишине и покое праздновать воскресный день.

Подойдя к приоткрытой двери Панагии, я услышал русскую речь. Замедлив шаг, сократив до минимума свои движения, я прислонился ухом к двери и прислушался к тому, о чем говорят незнакомые земляки:

– …Слышь, братан, а ты уверен, что это он?

– Не совсем, – незнакомец пошевелил чем-то в кострище и кашлянул. – По крайней мере, на Крите он так и не появился. Георгий говорил, что на Святой горе многие скрывались, да и, помнишь, Каштан, когда увидел фото, сказал что видел его полтора месяца назад в Уранополи.

– Каштан достойный вор, врать не станет. Если он здесь, мы его вычислим.

– А сам Каштан что тут делал, грехи замаливал?

– Не знаю, наверное, так…

Я уже понял, слушая их речь и вдыхая запах табачного дыма, что эти гости пришли не иначе как по мою душу из недавнего кровавого прошлого.

– Ты думаешь, Бог нас не накажет за то, что мы собираемся убить его прямо здесь? – Дым сигарет выходил наружу, в вечернюю мглу, словно ладан злому демону убийц. – Это же, как сказал Каштан, охрененно святое место.

– Ну, и что теперь?! Домой поедем? Человек, которого мы ищем, браток, как никто другой, заслуживает пули. Просто после выполнения заказа нужно хорошо спрятать тело, и все – дело с концом. Искать его никто не станет.

Киллеры немного помолчали.

– А если он уже не здесь?

– Скоро выясним…

Я осторожно отошел в сторону и побрел к большому валуну, близ которого намеревался провести ночь, благодаря Бога за то, что Он открыл мне присутствие врагов и уберег от заслуженной гибели. Теперь мне нужно было где-то осесть и скрыться от преследования. Бороду я уже отрастил, и, на всякий пожарный, в моей сумке лежали купленные в Кариесе новый подрясник, пояс и афонская капа.

Переодевшись в монашеское, я залез в спальный мешок, где заснул тревожным, полным неприятных воспоминаний сном. Наутро я из-за естественного прикрытия, каким оказался валун, наблюдал за передвижениями моих охотников, было слышно, как они пререкались и ссорились, затем киллеры стали спускаться вниз к морю.

Неделю я жил на этом месте, возле огромного валуна, ставшего на время моей крепостью. Лежа по ночам в своем спальнике, сжимая в руках четки и подаренный одним паломником молитвослов, я читал наизусть Отче наш и Богородицу, призывая помощь Божью и Его непостижимое милосердие. Немцы, в большом количестве, как и другие паломники, посещающие вершину Афона, часто оставляли в Панагии немного еды, которой хватало, чтобы утолить голод.

По прошествии этой очень напряженной недели я пошел в маленький румынский Лаки-скит, где попросился на работу. Была осень, и я вместе с доброжелательными монахами, среди которых были и понимающие по-русски молдаване, собирал оливки в саду. Сад был в достаточном удалении от основных троп, работа шла тяжелая, и уже через месяц я понял, что преследователи давно покинули Афон. Правда, наверняка они подстраховались и оставили мое фото какому-нибудь своему человеку, может быть, даже и полицейскому.

Я прожил в Лаки-скиту целый месяц, потом, когда оливки были все собраны, вновь принялся бродить по горе, что было, в моем положении, небезопасно. И я возвратился к начальному пункту афонской эпопеи – отцу Дионисию, где возле кельи встретил моего знакомого Антония, который весьма удивился, увидев меня в подряснике:

– Саша, да вы, как я погляжу, уже монах!

– Да нет еще, просто послушник.

– И какого же монастыря? – не унимался мой знакомый.

– Послушник Матери Божией, Антоний!

– О!

На этот раз я, опуская некоторые существенные подробности, рассказал отцу Дионисию о своих настоящих проблемах. Старец с нескрываемым состраданием выслушал меня и поселил у себя на какое-то время:

– Александр, вы еще кому-нибудь на Святой горе говорили о своих бедах?

– Нет, конечно!

Отец Дионисий с беспокойством теребил свои четки.

– Значит, так, поживите здесь две недели, будете помогать по строительству. Большего я для вас сделать не могу, потому что мне нужно официально оформлять на каждого рабочего бумаги в полиции и киноте, что, как я понимаю, вас не устраивает.

– Да, конечно, отец Дионисий, спасибо вам за помощь, – я взял благословение и облегченно пошел с одним иноком, показавшим мне мою келью.

Раз я уже доверился этому иерею, мне оставалось только воспользоваться благоприятным шансом для спасения души. На следующий день я подробно исповедался и первый раз в жизни причастился Святых Даров.

Работа сильно не утомляла и даже снимала психическое напряжение. Антоний выкладывал камень, постоянно коря меня, что я солгал ему о своей профессии, я же помогал ему, замешивая раствор и подвозя на тачке кирпичи.

Где-то через полторы недели меня вызвал отец Дионисий в свою рабочую келью, напоминающую больше кабинет директора гостиницы, и, кивнув на сидящего в кресле человека, сказал мне:

– Александр, вы присаживайтесь, этот господин частый гость у нас и наш благодетель, он хороший христианин и хочет с вами поговорить. Не беспокойтесь ни о чем.

Иерей вышел, оставив меня обливаться холодным потом. Я пожал протянутую мне руку и с предельным вниманием приготовился слушать. Тем временем представленный священником благодетель начал говорить:

– Александр, я знаю твою историю, не бойся, не от отца Дионисия – батюшка не скажет ничего и никому. Дела твои, прямо скажу, плохи, – этот человек, по внешнему виду, был криминальным авторитетом. Как ни скрывай свою сущность, она все равно себя проявит в ряде нюансов, которые внимательный парняга сразу же подмечает. – Меня уже предупредили, что мне нужно сделать, если вдруг встречу тебя, – он сделал рукой недвусмысленный жест, будто стреляет из пистолета. – Но все же я, как и отец Дионисий, решил тебе помочь – думаю, Матерь Божия не просто так привела тебя на Афон. Хоть я далеко и не самый праведный, но все-таки христианин, – незнакомый господин тяжело вздохнул и с еле заметным презрением продолжил: – Меня зовут Алексей Каштунис, я еще известен в некоторых кругах как Каштан. Слышал, может?

– Да, немного, – глядя на коротко остриженную голову и волевое лицо влиятельного понтийца, я пытался оценить ситуацию.

– Отлично. Значит, ты уже все понял. Хочу предупредить, что с Афона тебе нужно как можно скорее бежать – у полицейского в Дафни есть твое фото. Они уже знают, что ты сменил имидж, – Каштан взглядом указал на подрясник. – Вот тебе несколько тысяч от меня и кое-какие адреса, беги прямо сегодня в Афины, затеряйся в каком-нибудь из монастырей. Но скажу тебе честно – шансов выжить у тебя немного, охота на тебя идет реальная.

Взяв протянутый конверт, я благодарно склонил голову:

– Спасибо, Каштан!

– Бог в помощь, Александр. И запомни: ты меня не видел и этого разговора не было.

– Само собой.

– Все, бывай, – Каштан попрощался и вышел из кельи, показывая всем видом, что он меня знать не знает.

…Через два часа я, гладко выбритый и в мирской одежде, плыл на пароме в Уранополи. Море было серым и неспокойным, наступал уже сезон дождей, и стало попрохладней. Я решил немного почитать и открыл Евангелие, в глаза бросилась фраза Господа: «Взявший меч от меча и погибнет». Меня нельзя назвать суеверным, верящим в приметы и знаки человеком, но эта фраза поразила меня до глубины души.

– Взявший меч от меча и погибнет!

Совесть уже не мучила меня, как прежде, но заставляла желать искупления. Пошел мелкий дождь, и я закрыл глаза. Память снова открыла свои разноцветные альбомы. Что ж, Афон вписал в них еще одну, может быть, последнюю, страничку. Когда-то, в детстве, я мечтал стать космонавтом, теперь же я больше всего на свете хотел стать монахом.

Но, видно, не судьба.