Украина в русском сознании. Николай Гоголь и его время

И опять же здесь виден сам Гоголь. «По одному тону описания, по благоговению и восторгу, с каким Гоголь любуется Днепром, можно угадать, что эта река, которой, по словам его, нет равной в мире, — не чужая ему, но течёт через его родину», — так передавал своё впечатление от гоголевских строк философ и литературный критик Х1Х века Н. Н. Страхов[222]

.

Вот они, благоговение и восторг: «Чуден Днепр при тихой погоде, когда вольно и плавно мчит сквозь леса и горы полные воды свои. Ни зашелохнет; ни прогремит. Глядишь, и не знаешь, идёт или не идёт его величавая ширина, и чудится, будто весь вылит он из стекла, и будто голубая зеркальная дорога, без меры в ширину, без конца в длину, реет и вьётся по зелёному миру. Любо тогда и жаркому солнцу оглядеться с вышины и погрузить лучи в холод стеклянных вод, и прибережным лесам ярко отсветиться в водах. Зеленокудрые! они толпятся вместе с полевыми цветами к водам и, наклонившись, глядят в них и не наглядятся, и не налюбуются светлым своим зраком, и усмехаются к нему, и приветствуют его, кивая ветвями. В середину же Днепра они не смеют глянуть: никто, кроме солнца и голубого неба, не глядит в него. Редкая птица долетит до середины Днепра! Пышный! ему нет равной реки в мире. Чуден Днепр и при тёплой летней ночи, когда всё засыпает — и человек, и зверь, и птица; а Бог один величаво озирает небо и землю и величаво сотрясает ризу. От ризы сыплются звёзды. Звёзды горят и светят над миром и все разом отдаются в Днепре. Всех их держит Днепр в тёмном лоне своём. Ни одна не убежит от него; разве погаснет на небе. Чёрный лес, унизанный спящими воронами, и древле разломанные горы, свесясь, силятся закрыть его хотя длинною тенью своею — напрасно! Нет ничего в мире, что бы могло прикрыть Днепр. Синий, синий, ходит он плавным разливом и середь ночи, как середь дня, виден за столько вдаль, за сколько видеть может человечье око. Нежась и прижимаясь ближе к берегам от ночного холода, даёт он по себе серебряную струю; и она вспыхивает, будто полоса дамасской сабли; а он, синий, снова заснул. Чуден и тогда Днепр, и нет реки, равной ему в мире! Когда же пойдут горами по небу синие тучи, чёрный лес шатается до корня, дубы трещат и молния, изламываясь между туч, разом осветит целый мир — страшен тогда Днепр! Водяные холмы гремят, ударяясь о горы, и с блеском и стоном отбегают назад, и плачут, и заливаются вдали. Дико чернеют промеж ратующими волнами обгорелые пни и камни на выдавшемся берегу. И бьётся об берег, подымаясь вверх и опускаясь вниз, пристающая лодка»[223]

.

Не с натуры писал Гоголь эти строки. Не видел, как сыпались в Днепр звёзды и гляделись в его зеркальную гладь полевые цветы. Но с такой художественной достоверностью описана им эта величественная река, что как будто видится и широкий разлив Днепра, когда вырывается он из каменного плена порогов, и дрожащая в его водах бархатная звёздная ночь, и волны-молоты, тяжело бьющие о берег, когда «рассердится старый Днепр» и «глотает, как мух, людей». И эта достоверность помогает прочувствовать силу и размах этой земли, в которой как бы отложилась её душа, могущая быть и безмятежно-спокойной, и лирической, и грозно-свирепой — как само её прошлое.

Днепр для Гоголя — это и место действия истории, только уже не древней, а казачьей. По нему плывёт на челне Данило Бурульбаш с товарищами из «Страшной мести»; по нему спускаются к Чёрному морю для набегов на турецкий берег запорожцы из «Тараса Бульбы»; там, где несёт он свои воды, бьются казаки с ляхами за православную Русскую землю. «Страшная месть», где и описан Днепр, стоит несколько особняком от остальных сочинений «Вечеров» — и по жанру, и по тематике. Но особенно она интересна тем, что именно в ней чётче всего отразились представления о пространственных очертаниях Малороссии и сопредельных с ней земель (в ХХ веке составивших Украину) и самого Гоголя, и той среды, из которой он вышел. А через его творчество — в немалой степени и российского общества.

Прежде всего, остановимся на названии. Для обозначения своей малой родины Гоголь в соответствии с общепринятыми в те времена нормами использует термины «Малороссия» и «Украйна», причём первый из них количественно преобладает. Там, где речь идёт о современности (скажем, в «Старосветских помещиках», «Сорочинской ярмарке») или говорится об этой земле как о географической области или национальном организме, Гоголь пишет «Малороссия» (особенно это характерно для его писем, в том числе к родным). Там же, где речь идёт о временах казачьих (главным образом, в «Тарасе Бульбе» и особенно в «Страшной мести»), начинает встречаться «Украйна», что укладывается в рамки традиции, идущей от казачьих летописей конца XVII–XVIII века и особенно «Истории Русов».