Украина в русском сознании. Николай Гоголь и его время

Вообще, место действия украинских повестей Гоголя — это именно Малороссия в узком смысле этого слова, то есть, территория бывшей Гетманщины. Это, кстати, характерно и для большей части украинских сюжетов других авторов того времени, в том числе малороссиян. Великороссов так же в наибольшей степени привлекает именно эта земля, и в немалой степени потому, что она прочнее других считается своей в историко-политическом отношении. К примеру, говоря о польско-русском противостоянии, Пушкин не исключает, что этот геополитический и культурный «спор» может зайти не только о судьбе Волыни и Литвы, но и о «наследии Богдана», то есть о Левобережье. Но если пространство от Западного Буга до Днепра в стратегическо- историософском плане видится из русских столиц открытым и беззащитным, то положение Малороссии представляется более прочным: её прикрывает собой «Русь» в лице Киева («Наш Киев дряхлый, златоглавый, Сей пращур русских городов»)[224]. Она — внутри Русского мира.

Именно Малороссия лучше всего изучена современниками, и в том числе Гоголем. Именно её пространство освоено писателем (реально и ментально) и предложено читателю наиболее полно и детально (здесь рассматривается только художественное творчество Гоголя, без его историко-публицистических работ). Как известно, показателем ментальной освоенности какой-либо территории является преобладание точечных объектов (городов, сёл) над линейными (горами, реками и т. п.) и площадными (такими пространствами-местностями, как, например, «Сибирь», «Кавказ», «Польша» и т. д.). Так вот, на страницах своих книг Гоголь упоминает почти все значимые города бывшей Гетманщины: Киев, Полтаву, Миргород, Нежин, Конотоп, Батурин, Гадяч, Глухов, Хорол, Ромны, Кременчуг, причём многие неоднократно. А также Сорочинцы, Диканьку, где располагалось имение В. П. Кочубея, одного из высших российских сановников и правнука того самого казнённого Мазепой Кочубея, и массу безвестных «хуторов». В них живут, их посещают, их проезжают персонажи «Вечеров» и «Миргорода».

Удивительно, но соседняя Слободская Украина, уже в начале ХIХ века составлявшая почти что один мир с бывшей Гетманщиной, и до которой от имения Гоголей — Васильевки — было рукой подать, выпадает из поля зрения писателя. Почему? По-видимому, потому, что, в отличие от таинственной, окутанной казачьей спецификой гетманской Малороссии, Слобожанщина в политическом отношении изначально была «Россией». И пусть там жили те же хохлы (по крайней мере, значительная часть населения), пелись такие же песни, стояли такие же хаты, но разная политическая судьба регионов определяла и разное их восприятие. Весьма любопытную иллюстрацию этого восприятия можно встретить у Гребёнки, в его описании богомолки-паломницы — то есть уже по определению человека нездешнего, стороннего. «Вы, верно, не раз видели летом таких старушек, — обращается он к читателю, — они идут со всех сторон России поклониться святому граду Киеву». Откуда же, из какой «стороны России» шла эта старушка «в синей юбке, в лаптях,

с посохом в руке, с кузовом и тыквою за плечами» (выделено мной. — А. М.)? Оказывается, аж «из самого Харькова»

[225]!

Новороссия и Запорожье, представленные у Гоголя лишь самой Сечью и островом Хортица, — это царство неосвоенного пространства (степи), пограничная земля, простирающаяся далеко на юг, до Днепровского лимана, Крыма и Сиваша. Отчасти такой взгляд обуславливается сюжетом и временем действия гоголевских произведений: во времена казачества земли эти действительно были Диким Полем.

Есть, правда, ещё одно небезызвестное упоминание Гоголя о Новороссии, причём применительно к другой эпохе, когда она уже активно осваивалась. Это Херсонская губерния, куда главный герой «Мёртвых душ», Павел Иванович Чичиков, якобы собирался выводить приобретённых им «крестьян». Но объект этот, во-первых, площадный, а во-вторых, учитывая весьма специфическую деятельность Чичикова, носит оттенок некоей полулегендарной страны. И даже «аида» — ведь до того, как эти земли были освоены и превратились в житницу России (с середины XIX века), условия жизни там были очень трудными. Переселенцы страдали от засух и саранчи, недостатка воды, тяжёлых санитарных условий, нередкими были эпидемии. Вполне «подходящее» место для поселения «мёртвых душ»!

Обследовавший этот регион российский чиновник Б. Б. Кампенгаузен в своём «Историческом обозрении Новороссийского края» (1816 г.) особо отмечал: «Жестокие лихорадки обыкновенно смертоносны между новыми поселенцами до тех пор, пока не привыкнут они к климату и особенно между переселенцами русскими. Есть помещики, кои в первые годы потеряли более половины их крестьян, приведённых ими из Малороссии, и почти всех, которые из России»[226]. На такие условия, на эту смертность как раз и рассчитывал Чичиков, затевая своё «дельце».