Укрепленные города

За освобождение: в месяц — раз, а то и реже. Зато все материалы поступают только от нас, никаких корреспондентов, случайных данных. Чуть ли не из военной разведки идет трепотня наружу — тянут-тянут, газетчики, сволочи безответственные, кого-то за язык! Не говоря уж о парламентских болтунах. Но не из наших — номер не пройдет! Большая школа — жизнь в Советском Союзе: Государственная Тайна не только в Букве, но и в Духе… Впрочем, особенно и не лезут. Активисты обижаются: мало к ним интереса проявляют. Во-первых и хорошо, что не проявляют — это не всегда полезно. Не понимают, дурьи головы, что прессе только палец дай, она и всю руку откусит. А во-вторых… Ты что думал, активист, Государству доброе дело делаешь, когда выезда добиваешься?! Нет. Это Государство тебя готово принять, невзирая на трудности. Героизм твой закончился на Венской пересылке — у нас за открытые письма не сажают. Научишься читать, возьмешь газеты — увидишь, как дают по мозгам. Но Государство от этого не слабеет. Говори-говори.

Из дневника: «Свобода слова — не может повредить Государству. Советы этого почему-то не поняли. Слово на своем пути не должно встречать никакой упругой среды, никакого сопротивления… Опасен только рикошет. Грубо выражаясь, пусть мочатся в вату — тогда не будет брызг… Забавно, что самый большой критик в газете «Последние Новости» зарабатывает жирнее всех. И это не подкуп — он, действительно, пишет здорово, читателей привлекает…»

Гов ори-говори.

А теперь — всерьез. Чего они хотят? Государственной силы? Вряд ли. Или они эту силу понимают иначе? Не думаю…

Ваше желание Государственной силы, к сожалению, неосуществимо, господа! (Когда-нибудь я соберу всю свору, запущу в Департамент самых едких ребят из средств массовой информации — вы ведь давно мечтали о внимании средств?! — и устрою им полный разрыв жопы!..)

Итак, ваше желание неосуществимо, господа. Исторически сложилось так, что Государственная сила дается второму поколению — я и мне подобные: всего лишь результат стечения обстоятельств… Не могли мы дожидаться второго поколения. Возможно, ваши дети. Тихо! Все поедут! Да, в агитационные поездки пошлем всех. В Европы, в Америки. И интервью у всех возьмут…

Чего они хотят, Ничего, кроме поездок? Нет. Поездки — это понятно, и я, полковник Литани, — человек восприимчивый и широкий, — согласен принять идею платы за героизм. Платы за работу. Не добровольствуй! Первая заповедь всякой настоящей армии. Плачу. Но у них — иное… Идею героизма за плату я принять не могу. Все? Нет. Героизм за плату? Ясно вижу их готовность. На что? На все… В России пионеры кричали: «Всегда готов!!» Я, директор Департамента Контактов, тайный советник Арнон Литани, — готов не всегда и не на все. Сам Провозгласитель Государства на все — готов не был…

Я боюсь их, я стараюсь не доводить их до крайности, где и начинается готовность на все… Я их боюсь. Твердо уверен: они могут разорвать на куски, если не дать им квартиру, на облюбованном участке. В этом случае они могут причинить вред Государству.

А Государственную силу — они растратят на выбор квартир и мебели. Того не знают, что самое сложное для обладателя Государственной силы — умение отказаться от слишком частого перебора квартир. Была бы сила — квартира найдется…

Таково мое мнение, господа. Никому не скажу, виду не подам. Сделаю все от меня зависящее, чтобы ваша активность ограничилась взаимными доносами и нежеланием жить с папами-мамами, мамами-папами. На телевизионном окошке по нью-йоркским закоулкам беззвучные машины: не рипели тормоза, не сопровождала сирена вращение вспышки на лбу «воронка», ведомого Коджаком и Хатчем, пистолет в руках уголовненького преступничка трепетал, лупил в Закон, — но молча, как бы со спецглушителем…

— Арнон, ты решил смотреть фильм без звука?

— Извини; я так много видел похожего, что был совершенно уверен, будто все слышу.

11

На улице Судей, между заведением «Демис Руссос» и пирожковой братьев Мадари, есть подворотня без ворот: тупиковый коридор, заканчивающийся калиткой, покрытой голубым, с фигурной надписью «Бюро знакомств «РОЗИ» — от и до». Сейчас после «до» и бюро не обслуживает. Возле калитки сидит на корточках Шоши — в колготках, непрозрачных в районе исподнего и черной майке. Шоши тридцать два года, а ее дочке — семнадцать. Родила Шоши от своего папы, но дочка все равно получилась красивая. Дочку зовут Циона. Она, Циона, родила недавно дочку от своего дедушки — Шошиного папы. Шошин папа в свое отцовство не верит. Он-то считает, будто Шоши родила выблядка и Циона родила выблядка: от неизвестных вонючих ашкеназийцев.

Ашкеназиец, — если кто не знает, — это такой гнусный Мойшеле Рабинович, родом из Польши, жрущий фаршированную рыбу и вареную в сахарной воде морковь, чиновник или министр, разъезжающий на собственной машине по всему миру. Сын суки, член парламентский!