Укрощение рыжего чудовища

– Не, – Самойлов снова принялся за суп. – И ты, Варвара, ешь, а то совсем прозрачная! Я этих гонял… седьмого дня которые… Как их? Трансвеститы седьмого дня.

Варя чуть не поперхнулась супом. Они засмеялись с матерью.

– Адвентисты, Глеб, адвентисты!

– Да? А слово-то похожее.

– Ну, адвентистов, ты, значит, выгнал и проповедовать не дал. А этого не выгнал?

– Этого попробуй выгони, – хмыкнул Самойлов. – Говорю же, больше меня раза в полтора. И, знаешь, он времени в отделении провёл всего ничего, а успел полезное дело сделать.

– Интересно, какое?

– Я же тебе про Селиванова рассказывал? Ага, а Варька не в курсе. Всю плешь мне этот Селиванов проел, – повернулся Самойлов к дочери. – То не хочу, это не буду. У него диабет, и стопу надо ампутировать. А он, то «да», то «нет», носимся с ним вторую неделю, только койко-место занимает. И не выпнешь его – федеральный льготник, чуть что – жалобу сразу президенту настрочит.

– Помню, да, ты рассказывал, – кивнула Юлия Юрьевна.

– Ну, так отец Аристарх за пять минут Селиванова на путь истинный наставил и чудо сотворил.

– Что, Селиванов встал и пошёл?

– Откуда в тебе столько цинизма… – неодобрительно покачал головой Самойлов. – Нет, он мне согласие на операцию подписал. Так что отец Аристарх определенно обладает полезным даром убеждения. Правда, наставление Селиванову о том, что уныние есть грех смертный, все отделение слышало. Говорю же, голос как труба, – усмехнулся Глеб Николаевич. – В общем, выгонять его не с руки оказалось. А супруга его… она называется «матушка», да? Так она, смотрю, уже со старшей моей чай пьёт и за жизнь беседу ведёт. А ты же знаешь, что у Матвеевны снега прошлогоднего не выпросишь зимой. И простыней списанных. Она же человек-рентген – насквозь всех видит. Так что я как-то решил смириться с их присутствием. Пока.

– Ясно. А каким ветром все-таки батюшку к вам отделение занесло? Проповедовать пришёл?

– Да прямо! – фыркнул Самойлов-старший. – Отец Аристарх по делу пришёл. Сына навестить. Правда, в реанимацию я его не пустил. Завтра в палату переведу, тогда уж пусть.

И тут у Вари в голове вдруг щёлкнуло. Реанимация. Сын. Аристарх – имя редкое.

– Пап, а у батюшки Аристарха как фамилия? К кому он приходил?

– Как к кому? – Брови отца взлетели вверх. – Тихий Аристарх Петрович – отец принца твоего увечного.

– Как отец? – Варвара вытаращила глаза. – Священник?

– А ты не знала, что ли? – И тут Глеб Николаевич расхохотался. – Правда, не знала? Что твой Тихон – попович?

– Так! – Юлия Юрьевна переводила взгляд с веселящегося мужа на потрясённую дочь. – Кто мне расскажет внятно и с самого начала, что произошло? И кто такой Тихий?

– Я бы тоже хотел знать, – усмехнулся отец семейства. – Пока развёрнутых и внятных ответов на свои вопросы я не получил.

От вопросительных взглядов родителей Варвару спас дверной звонок.

– Это Коля! – по-мышиному пискнула Варя и помчалась в прихожую. За спиной слышался взволнованный голос матери и приглушенный бас отца.

Это и в самом деле был брат.

– Ну, как тут? – после привычного объятья и поцелуя в щеку спросил он.

– Допрашивают, – вздохнула Варя.

– Перед допросом хоть кормят?

– А в тюрьме сейчас макароны дают… – нараспев протянула Варя.

– Варька! – взвился Николай и прошептал: – Я и так сегодня весь день как на иголках.

– Извини, – Варя взяла брата за руку. – Это у меня нервное. Там такое, блин… кино. Пошли.

В столовой Ник получил свою порцию родительского внимания – поцелуй в лоб от матери, рукопожатие от отца. А потом еще и тарелку супа.

– Ну-с… – потёр ладони Глеб Николаевич. – Продолжаем разговор. Кто такой этот Тихий, Варвара?

Варя потупилась. Как не хочется об этом говорить! Но, наверное, отец имеет право знать – с учётом вчерашних событий. Она сказала просто:

– Он мой любовник.

– Варя!

– Что, Варя? – Варвара с вызовом посмотрела на мать. – Мама, подскажи, как назвать человека, с которым состоишь в сексуальных отношениях? И только… в таких?

– Ладно, – пресёк напряжённость между своими женщинами Глеб Николаевич. – Откуда у него пуля в плече?

– Не знаю, – честно ответила Варя. – Спрашивала его про шрам, он говорил, что это фурункул.

– Юморист! – фыркнул Глеб Николаевич. – А в морду он за что от Кольки получил?

Николай покосился на Варю. И принялся увлечённо есть суп.

– Спасибо, мам, очень вкусно.

– Ты посмотри, а? – Самойлов-старший подпёр щеку кулаком. – Выросли, а всё как в детстве – друг друга прикрывают. Варвара, отвечай, раз у брата рот занят.

– Мы с Тихоном поругались. Нет, даже не так. Мы расстались.

– Из-за чего?

Допрос. Натуральный допрос. Во второй раз не получается всё сохранить в тайне.

– Какая разница? – Варя не заметила, как стала говорить громко. Закусила губу. – Характерами не сошлись.

– И за это нынче по роже бьют?

– Мам, а можно мне белого хлеба? – снова пришёл на помощь сестре Ник. И, как только мать ушла на кухню, сказал хмуро: – За дело он получил. Поверь, батя, за дело. Правда, я не думал, что выйдет… так.

– Дело ясное, что дело тёмное. А вы, как обычно, друг друга покрываете. Мне-то теперь что с ним делать?