Укрощение тигра в Париже

Я, вздохнув, ушел за стаканом. Возвратившись и наливая ей «Олд Дэдли», я внезапно понял, что уровень виски в бутылке значительно понизился. Я знаю эти штучки, пока я ходил в китченетт, она мгновенно приложилась к горлышку «Олд Дэдли». Но что теперь делать. Не выдавливать же из нее алкоголь.

— Как ты попал к нам, Тьерри? — возбужденная певица вскочила с дивана. Широко загребая руками, она заметалась по комнате в поисках спичек. Терри-джентльмен встал и дал ей прикурить.

— Я был у родственников на рю Сент-Онорэ. От них я позвонил Эдварду. Он оказался дома.

— Эдвард никуда не хочет ходить. Я просила его: пойди куда-нибудь, не сиди дома, сегодня Кристмас! Я ведь обязана быть все праздники в кабаре, Тьерри. Эдвард остался дома. Люди ему надоели, он предпочитает быть один. Все вечера сидит один и читает. Скоро с ума, наверное, сойдет!

У меня появилось большое желание сказать ей, чтобы она заткнулась, но я благоразумно подавил его.

— А куда ходить? — выручил меня Тьерри, — везде одно и то же…

— Однако «тю а», Тьерри… — Наташка попыталась использовать свой французский, однако бессильно перешла на английский, ограничившись вставкой «тю а», — ты ходишь и на выставки, и в кино, постоянно бываешь на парти. Эдвард же никуда не ходит.

— Слушай, прекрати обсуждать мое поведение в моем присутствии, — запротестовал я. — Я знаю, что я делаю, и если я не хожу на народные сборища, то только потому, что мне неинтересно. Я вот сидел и беседовал с Козинским. Можно год ежевечерне посещать публичные места и никогда не встретить такого типчика, как Козинский…

Она мгновенно выключилась из мира, бесцеремонно прервала беседу и, подойдя к тихо мурлыкавшему доселе радио, отвернула ручку громкости до отказа. Комната наполнилась могучими звуками вальса. Наташка подала руку Тьерри, и они затоптались в такт музыке.

— Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало… — пробормотал я и уселся в угол на старый пуф мадам Юпп, к лампе. Налил себе слой бурбона в пару пальцев толщиной и стал наблюдать за своей девушкой и другом. Тьерри, конечно, не лучший партнер для вальса, но и Наташка танцевать вальс не очень-то умеет. — Чем бы дитя ни тешилось…

Откуда вдруг стали появляться старые русские пословицы и поговорки в моих мыслях? Никто ведь никогда меня им не учил. Исключительно из подсознания, очевидно. Вне сомнения, я слышал их мальчиком…

Наташка упала на диван и, уже не спрашивая меня, схватила бутылку, и налила себе бурбона.

— Поосторожней с алкоголем! — не выдержал я.

— Да, учитель! Слушаюсь, учитель! — закривлялась она. — Он как мой учитель, как мой папа, Тьерри.

Тьерри осторожно улыбнулся из кресла.

— Наташа думает, что мне доставляет удовольствие работать учителем, — проапеллировал и я к Тьерри. — Джизус Крайст, да я был бы счастлив, если бы меня кто-нибудь поучил, говорил бы мне, что я должен делать и чего не должен. Наталья сама ставит меня в положение папы…

— Правда! — закричала Наташка. — Лимонов стал совсем как мой папа. Он даже перестал ебать меня. Хи даз энт фак ми!

Я задохнулся от возмущения. Мерзкая предательница! Я действительно не спал с ней ровно четыре дня в наказание за то, что она напилась. Напилась, как обычно, безо всякой видимой причины. Я устал от ее выходок и решил ее наказать, лишив секса. Но Тьерри может подумать, что Эдвард плохой мужчина, что его друг не удовлетворяет зверя сексуально. Наташка унижает мое мужское достоинство.

Я воззвал к ее совести по-русски:

— Перестань пиздеть! Как тебе не стыдно!

— Но ведь это правда. Ты не ебешь меня.

— Ты отлично знаешь, что я не ебу тебя потому, что четыре дня назад мы поссорились…

— Ага, ты не ебешь меня из воспитательных соображений…

— Еще одно слово, и я вынужден буду дать тебе по физиономии!

— Ну и бей, мудак!

— Что?

— Мудак! Я тебя ненавижу!

Упрямое и злое, красивое лицо противостоит моему взгляду. Даже щеки ее запылали от ярости.

Неимоверным усилием воли я сдержал себя и устоял против ее провокации.

— А где наш друг Пьер-Франсуа празднует Кристмас? — обратился я к Тьерри светским тоном графа из оперетты.

— Вместе с Филиппом. У его родителей. — Тьерри встал с кресла. — Я думаю мне пора, Эдвард. Я немного устал.

Мне очень не хотелось его отпускать, потому что знал, что, едва за ним закроется дверь, мы с Наташкой бросимся друг на друга.

— Уже четыре часа. Хочешь, оставайся у нас? Ляжешь на диване.

Ему не хотелось тащиться через весь город ночью, денег на такси у него наверняка не было, но и перспектива провести ночь под одной крышей с двумя такими персонажами, как я и Наташка, его, очевидно, не прельщала.

— Оставайся, Тьерри! — неожиданно поддержала меня Наташка.

У нее были, очевидно, какие-то свои соображения. Скандалов со мной она теперь не боится, напротив — хочет их. С некоторым трудом встав с дивана, Наташка пошла к шкафу и, выдернув оттуда простыню и наволочку, неловко швырнула их на диван:

— Вот тебе белье…

Тьерри сдался.

— О.К. Я остаюсь… — Он покорно опустился в кресло.