Укрощение тигра в Париже

Париж был холодный и хмурый. Писатель прошел к станции метро «Отель де Билль» и с удовольствием спустился в теплое желтое подземелье. Пахло жареными семечками и машинным маслом. Выезжая из метро на Елисейские поля, стоя на эскалаторе, он понял, что волнуется. Нет, не перед встречей с Ефименковым, с которым он всегда чувствовал себя свободно, но перед встречей с Наташкой на ее территории. На неизвестной ему территории, в зале, куда она каждый вечер выходит в псевдорусских (скорее еврейско-польских) нарядах и поет тяжелые сильные песни, от которых, очевидно, сжимаются или, напротив, расширяются души богатых гуляк всевозможных национальностей, с преобладанием богатых арабов. И они кричат: «Наташа! Наташа!», нажимая на последний слог, и бросают в Наташку розы, которые Лимонов не выбрасывает, но помещает на кладбище роз, в гольденберговскую банку из-под огурцов, стоящую на шкафу мадам Юпп в ливинг-рум. И богачи пьют шампанское в честь певицы Наташи и бьют об пол бокалы: «Хрясть!»

Он всем сказал, что он «инвите пар мсье Ефименков». Кому нужно и не нужно. Он сообщил это двум здоровенным детинам в блейзерах, стоящим у входа. Спустившись один марш лестницы вниз, он повторил фразу молодому человеку с книгой, поместившемуся на площадке лестницы рядом со столом, где стоял большой букет роз в тяжелой серебряной квашне. Еще один марш лестницы привел его к гардеробной, где женщина в поддельных золотом расшитых жилете, юбке и кокошнике, приняла у него плащ. Он и ей пробормотал, что приглашен Ефименковым, и огляделся. Стены цвета кожицы недоспелой вишни были разделены золотыми полосками на отдельные полотна. Поддельные канделябры на стенах поддерживали гроздья мелких лампочек. Ковер был цвета переспелой вишни, и писатель подумал, что на таком ковре кровь должна быть вовсе не видна…

От гардеробной третий марш привел его к бару и прямо в толпу официантов и метрдотелей в черных смокингах, хищно набросившихся на него. Узнав, однако, что месье в очках приглашен месье Ефименковым, черные вороны оставили его в покое и препоручили не спеша подлетевшему старшему черному ворону. По описанию Наташки, много раз изображавшей для него в лицах команду «Санкт-Петербурга», писатель тотчас узнал старшего метрдотеля Анатолия. — Жэ сюи инвите пар месье Ефименков,[11] — продекламировал писатель и скромно улыбнулся. Волк изобразил из себя Наташу Ростову, явившуюся на первый бал.

— Вы?.. — старший черный ворон издал знак вопроса.

— Лимонов… Эдуард Лимонов…

— Да-да… Лимонов… — Ворон заглянул в какой-то список. — Идемте, я вас посажу. Женя сейчас будет. Он вышел ненадолго…

«Какого же хуя Ефименков требовал, чтобы я приезжал немедленно? Хорошо еще, что я не взял такси», — подумал писатель.

Они прошли в правую часть ресторана, — чуть выше всего остального зала, как бы на террасу, и метрдотель познакомил его с блондинкой, сидящей за столом у самых перил. — Ольга! — представилась маленькая женщина, похожая на полис-вумэн[12] — актрису Энджи Дикинсон. Плотный мужчина, сидящий с нею, представился Архаровым. Анатолий поставил перед писателем свежий бокал, «Ольга» вызвала жестом руки молодого высокого официанта, и тот, держа бутыль шампанского, закутанную до горла в полотенце, странно высоко, наполнил бокал. — «Вдова Клико», — успел заметить на оголившемся боку бутыли близорукий, но остроглазый писатель. «Вдова» приятно уколола горло писателя — А где же сам? — поинтересовался писатель, оглядывая редконаселенное пространство подвала, похожего на противоестественное дитя, родившееся от брака оперного театра с голливудской версией русской церкви. Несколько седых голов там и тут. Несколько женских причесок «а ля Раиса Федоровна» — мама писателя расхаживала с такой по Харькову в пятидесятые годы. А где же пьяные техасские миллионеры, срубающие ножом головки с бутылок шампанского? А где разгульные арабы, соревнующиеся подобно грузинам, — стол против стола, в количестве заказанного шампанского? Для них, наверное, еще рано. Наташка утверждала, что иной раз загулявший клиент поит весь ресторан, и открывается для него одного — тридцать бутылок! Даже если только по тысяче франков бутыль — это тридцать тысяч франков! Джизус Крайст! Галлимер платит своим писателям пять тысяч аванса за первую книгу. За продукт труда интеллекта. По ТиВи пиздят о «новых бедных». Отберите прибыли у клиентов «Санкт-Петербурга»…

— Женя вышел встречать друзей, — сказала «Ольга». — Вы первый раз здесь?

— Да, я у вас первый раз.

Ольга-хозяйка подозрительно посмотрела на него.

— Чего это она? — подумал писатель. — Бедные писатели не ходят в такие места, как ее кабаре. А может быть, у него не смыта мыльная пена с уха. Писатель знал, что иногда после бритья на ушах у него остаются клочки крема «Жиллетт». Он коснулся одного уха, потом другого. Нет, руки вернулись к нему без сухой пены.

— Так вы, значит, знаменитый Лимонов? — сказал назвавшийся Архаровым.

— Ну, положим, не так уж и знаменитый, — отклонил комплимент подозрительный писатель. На всякий случай, вдруг Архаров смеется. — Но Лимонов.