Укротители молний

О с т а ш е в с к и й (вспоминая). Когда нужно было послать на самое опасное, самое дерзкое дело, выбор всегда падал на Николая Рокотова. О нем в дивизии ходили легенды. Не раз он врывался во вражеские блиндажи со своими разведчиками и в рукопашной брал «языка». И всегда выходил невредимым. Шутя говорили про него, что он заговоренный. А тут надо же случиться! И ведь когда? Вы даже, наверное, об этом не знаете? Тридцать первого августа. В день его рождения!..

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Как тридцать первого?.. Ведь из штаба дивизии написали, что убит он второго сентября… Правда, похоронка пришла осенью, в октябре.

О с т а ш е в с к и й (после паузы). Это было тридцать первого августа — под Смоленском. Солдаты решили отметить день рождения командира. И как только трофейный ром был разлит по колпачкам фляг, в землянке разведчиков раздался телефонный зуммер. Звонили из штаба дивизии. Никто даже не успел пригубить вино. Лейтенант Рокотов получил приказ доставить «языка». Приказ есть приказ. С лейтенантом Рокотовым пошли три солдата. А через два часа… случилось то, о чем трудно рассказывать…

Затемнение.

Наплывом в глубине сцены появляется бревенчатая стена блиндажа. Поворот круга. В блиндаже на плащ-палатке лежит раненый  Н и к о л а й  Р о к о т о в. Над ним склонились  с о л д а т ы.

Н и к о л а й  Р о к о т о в. Иванов, позвони в штаб и доложи, что приказание командира дивизии выполнено. В плен взят немецкий офицер.

И в а н о в. В штаб уже сообщили.

Н и к о л а й  Р о к о т о в (говорит с трудом). Тогда продолжим прерванное торжество. Достать ром и наполнить колпачки!

Солдаты молча наполняют колпачки от фляг ромом. Николай Рокотов повернул голову и увидел, что Иванов беззвучно рыдает.

Н и к о л а й  Р о к о т о в. Иванов… Не омрачай праздника… Налейте и мне… Выпейте за живого… Мертвого помянуть успеете… Ну, пейте же… пейте!

Солдаты молча пьют. Иванов подносит к губам Николая Рокотова колпачок с ромом. Он пытается поднять голову, но не может. Ему помогает приподняться другой солдат. Командир выпивает свою долю.

Н и к о л а й  Р о к о т о в (тяжело переведя дух). Ну, вот… Теперь мне легче… (Пауза.) Иванов, передай в штаб дивизии мою просьбу.

В блиндаж входит капитан  О с т а ш е в с к и й.

О с т а ш е в с к и й. Несут носилки. Мужайся, Николай. Сейчас тебя отправят в госпиталь.

Н и к о л а й  Р о к о т о в. Носилки не нужны. Мне осталось недолго… Прошу тебя, капитан…

О с т а ш е в с к и й. Слушаю, Николай.

Н и к о л а й  Р о к о т о в. Пусть из штаба дивизии напишут жене моей и сыну… Андрею… что убит я не тридцать первого августа, а второго сентября… Сегодня у меня день рождения… Не нужно омрачать этот день… (Силы раненого иссякают.) И матери… матери в Сибирь напишите… хорошее письмо… Адрес в штабе знают…

О с т а ш е в с к и й. Я выполню твою просьбу, Николай.

Н и к о л а й  Р о к о т о в. Сын мой… Андрей… А жену зовут Еленой Михайловной… Ты, капитан, интендант… Тебе часто приходится бывать в командировках. Когда будешь в Москве, передай… это письмо… сыну… И кортик передай ему. (С трудом достает письмо из кармана гимнастерки и протягивает его Осташевскому.)

Тот бережно берет письмо и лежавший у изголовья кортик. Солдаты застыли над умирающим командиром.

(Еле слышно.) Письмо написано давно… Там нет числа… Поставьте на нем: первое сентября. Это моя… последняя просьба… (Умирает.)

Затемнение.

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

Глухой уголок парка. Скамья. С книгой в руках на скамье сидит  А н д р е й. Смотрит невидящими глазами в одну точку. Рядом со скамьей нервно взад и вперед прохаживается  О л ь г а. Они оба взволнованы.

О л ь г а. После спектакля тебя словно подменили. Вот уже неделю ты ходишь, как лунатик. Никогда не думала, что ты такой сентиментальный. Даже Шекспира взял в библиотеке.