Улица

— По-моему, твоим родителям нужны деньги.

— Я извинился. Могу я идти?

— Иди.

Назавтра мы с Бамбингером избегали смотреть друг на друга, и целую неделю он ни разу не попытался ни поучать, ни одергивать, ни наставлять меня. Из Австралии пришло толстенное письмо, и Бамбингер показал нам фотографии серьезного мальчугана в явно тесном ему костюмчике иностранного покроя. Жена его, седая и патлатая, косила, один зуб у нее, похоже, был золотой. Бамбингер читал родителям вслух отрывки из письма. Семья его, как я знал, прибудет в Канаду не раньше чем через полтора месяца: одно плавание займет месяц.

Теперь Бамбингер без остатка предался работе и накопительству. Даже самокрутки перестал курить и брался за любую сверхурочную работу. В свободные дни Бамбингер рыскал по распродажам — выискивал, где бы что купить подешевле. С одной распродажи он принес костюмчик для мальчика, с другой — допотопную стиральную машину; чинить ее он взялся сам. Приобрел на аукционе стол и стулья, купил на благотворительном базаре подержанный пылесос. Эти, а также прочие покупки он стаскивал в сарай; меня он сторонился.

Как-то я ошарашил Бамбингера — принес ему пачку почти что новеньких комиксов. «Для вашего сынка», — сказал я и убежал, а на следующее утро обнаружил комиксы в мусорном ведре.

— Юлиус не станет читать такую белиберду, — сказал Бамбингер.

— Они мне обошлись в пять центов каждый, вот.

— Намерения у тебя были добрые. Только деньги ты потратил впустую.

В субботу днем, за неделю до того, как миссис Бамбингер и Юлиус должны были приехать, папа принес в кухню газету. И шепнул что-то маме на ухо.

— Да, пароход называется так. О Господи!

Из сарая, шатаясь под тяжестью трехногого стола, приплелся Бамбингер.

— Крепитесь, — сказал отец.

Бамбингер выхватил у него газету и прочел сообщение — оно было напечатано внизу первой страницы.

— Нельзя ничего знать, — сказала мама. — А вдруг им удалось сесть в спасательную шлюпку? Такое случается сплошь и рядом.

— Где есть жизнь, есть и надежда.

Бамбингер ушел в свою комнату, безвыходно просидел там три дня, а когда вышел, сообщил, что съезжает от нас. Утром в день отъезда он позвал меня к себе.

— Ну вот, твоя кровать и освободилась, — сказал он.

Я молчал.

— Ты такие лишения претерпел. Так перестрадал. Верно я говорю? Паршивец ты, вот ты кто.

— Пароход потопил не я. — Он меня напугал.

Бамбингер засмеялся.

— Вот как, — сказал он.

— Почему вы от нас съезжаете?

— Перебираюсь в Торонто.

Он лгал. Двумя неделями позже я встретил Бамбингера — он шел мне навстречу по улице Св. Екатерины. В новом костюме, широкополой шляпе, очках в толстой роговой оправе. Спутница Бамбингера была выше его ростом. Я хотел спросить, не заберет ли он свой скарб из нашего сарая, но передумал и перешел на другую сторону улицы, чтобы он меня не увидел.

7

Когда осенью 1941-го Бенни отправили в Европу, Гарбер, его отец, решил: если уж, как ни крути, одного сына все равно заберут, пусть лучше в армию пойдет Бенни. Бенни — он тихоня, он не станет соваться куда не надо. Миссис же Гарбер думала: мой Бенни — он благоразумный, он будет вести себя осмотрительно. Эйб, брат Бенни, тот объявил:

— К тому времени, когда Бенни вернется, у меня наверняка будет собственный гараж и я возьму его на работу.

Бенни писал домой каждую неделю, ни одной не пропускал, и каждую неделю Гарберы посылали ему посылки со всякими вкусностями, такими, как салями, маринованная селедка и штрудель, без которых парень с улицы Св. Урбана жить не может. Посылали они из недели в неделю одно и то же, да и Бенни, откуда бы его письма ни приходили — из лагеря Борден[112]

, Олдершота[113], Нормандии или Голландии, писал им из недели в неделю одно и то же. Начинал он так: «Надеюсь, вы живы и здоровы», а заканчивал: «За меня не беспокойтесь, всего наилучшего, спасибо за посылку».

Когда Бенни вернулся с войны, Гарберы не стали равняться на Шапиро: те по случаю возвращения своего первенца закатили пир горой. Гарберы встретили — как не встретить — Бенни на вокзале и устроили в его честь обед, пусть и не парадный.

Эйб был рад-радехонек, что Бенни вернулся.

— Молодчага, — то и дело повторял он. — Ты, Бенни, молодчага.

— На фабрику не возвращайся, это ни к чему, — сказал мистер Гарбер. — Прежняя работа тебе не нужна. Ты же можешь помогать брату Эйбу в гараже.

— Хорошо, — сказал Бенни.

— Оставь его в покое, дай ему отдохнуть, — сказала миссис Гарбер. — Что, если он пару недель отдохнет, мир уже перевернется?

— Слышь, — сказал Эйб, — Арти Сегал, когда вернулся, рассказывал, будто в Италии парень может получить все, ну все-все что угодно, за пару сигарет. Он меня разыгрывал или как?

Бенни демобилизовали и отправили домой не потому, что война окончилась, а потому, что его ранило в ногу шрапнелью. Хромал он не слишком сильно и ни о своем ранении, ни о войне говорить не хотел, поэтому поначалу никто не заметил, что он переменился. Вернее, никто, кроме дочки Мейерсона Беллы.